дотянулся до выступа и уцепился за него обеими руками. Теперь оставалось поднырнуть к самой плотине. Он набрал полную грудь воздуха и оказался как бы внутри стеклянного фонаря. Матово через тонкий полосатый слой воды просвечивалось небо, берег, беспокойные ребята, махавшие руками, потускневшие деревья. Ему казалось, что он видит и транзистор, висящий на ветке, но он не был в этом уверен, потому что очки в воде — разве они нужны близорукому? Что-то в нем бунтовало после разговора с Великановым, он громко называл себя бездарью и пустоцветом. Высунул руку и показал кулак, ощутив горячее давление струи. В ту же секунду ноги его соскользнули с бетонной плиты, вода резанула по спине и шее. Судорожно хлебнув воды, Виталий отпустил руку. Поток крутанул его, он схватился за очки и почувствовал, как кто-то тянет его за волосы:

— Эх ты, остросюжетник! — не зло крикнул Глушко, вытаскивая Карпухина на берег.

Виталий лежал на песке и плевался отвратительной пресной водой.

— Что вы понимаете в вибромассаже? — слабо защищался он. — Вы хирурги-скоросшиватели, вам не дано…

Золотарев поднес ему стакан вина. Даже медики уважают в вине целебные качества. Даже Карпухин уважает. Он полежал несколько минут, потянулся и вдруг увидел за кустами девушку в голубом купальнике. Она стояла на берегу и выжимала на спине узелок лифчика. Виталий зачем-то выхватил у Басова ключ от машины, подошел к ней и небрежно спросил:

— Невыносимая тишина одиночества?

— Невыносимое соседство, — быстро ответила она.

— Мы тут одного физкультурника откачивали, пошумели малость.

Сказав про физкультурника, Карпухин негромко запел:

У меня ль плечо шире дедова,

у меня ли рот шире варежки?

Он проводил взглядом девушку, вполне допуская, что она приняла его за сумасшедшего и ушла от греха подальше.

— Проверяю собственное сердце на влюбчивость, — объяснил он Басову, — Но у нее порепанные пятки…

— Надо не жену выбирать, а тещу, — лениво ответил Владимир.

Андрей Золотарев увидал, как Глушко делает стойку, и прикрыл ладонью улыбающиеся губы.

— В школе на физкультурном празднике один деятель в конце речи крикнул с трибуны: «Да здравствует товарищ Сталин — лучший физкультурник!» Я тогда подумал: может, так и надо…

Карпухин нервно потоптался у потухшего костра и вдруг схватил Басова за плечо:

— Отвези меня домой!

— Куда?

— Домой, это верст сорок… Понимаешь, у меня дела, понимаешь?

— Иди ты…

Виталий схватил свою одежду, комом валявшуюся на берегу.

— Сам доеду! Распотешу автоинспекцию.

И пошел к машине, играя ключом и распевая на ходу:

«Ай, важная штука и цепь золотая!» —

сказал проходимец, в карман залезая…

— Ты что, обалдел? — догнал его Басов.

— Нет, у меня такой тип нервной системы.

Такой, видно, был сегодня день,

что все плохое вызывало удивление

своей несуразностью

Полчетвертого пришла на дежурство Зоя. Она сменяла Валю. Тихий час еще не кончился. Они входили в палаты, и Валя шепотом объясняла назначения.

Боря Стрельников уже не числился в тяжелых. Зоя облегченно вздохнула: прошлое дежурство она всю ночь не отходила от него.

— Утром его смотрел Ростовцев. Новых назначений не было, — сказала Валя.

Зоя посчитала термометры: не дай бог, какой разбит, завтра старшая сестра со света сживет, платить заставит.

К столу подошел Гришутка в длинной, до пят, рубахе. Карапуза все любили и прощали ему хулиганства, на которые он был мастер. Гришутка забрался на стул и потянулся к бутылочке с клеем. На бутылке для удобства натянута соска.

— Дай пососу! — серьезно попросил Гришутка.

Валя отодвинула клей. Мальчуган не ожидал отказа. Ему вообще мало в чем отказывали. Он насупился, кряхтя, слез со стула и подошел к Зое.

— Давай мне портки, — заявил он. — Не хочу в бабьей рубашке ходить!

Валя присела около, него, чмокнула в нос.

— Ах ты, глупыш, ну где тебе взять брюки? Вот придет к нам главный врач, ты подойди к нему и попроси. А то он говорит, что у нас перерасход белья.

Гришка был разочарован сегодняшним обхождением. Путаясь в рубахе и шмыгая носом, он пошел в палату и забрался к спящему соседу на кровать, чтобы смотреть в окно.

Валя пожелала Зое спокойной ночи — в их деле эта привычная фраза приобретает особый смысл. Сегодня Валя отчетливо чувствовала, что ей повезло в жизни. Ее радовала собственная молодость, жаркое и дождливое лето, просохшие за ночь канавы и пропыленные за день деревья. Она вспомнила Гришутку Бабкина. Его скоро выпишут, такого забавного.

А Виталий Петрович чем-то похож на Гришутку, только малыш серьезнее.

Стучат ее каблуки по асфальту. Она чувствует себя легкой и нужной миру: она старатель, целитель, солдат, женсовет, заступник — кто еще? И просто мать с ноющими от молока грудями. Будущая мать, которую никто пока не целовал.

Бессонная ночь и не чувствуется. Платье прыгает на коленках. На другой стороне улицы мальчишки свистят на высоком заборе стадиона. Она тоже любит футбол. Это не мелочь, а частица человеческой радости.

Валя свернула к воротам стадиона, но билетов не оказалось. Вот досада! Кассир, от безделья закинув очки на лоб, двигал подбородком, как беззубый старик. Он даже не ответил ей, когда она вторично спросила про билеты — может, ослышалась? Валя сердито повернулась, сзади скалили зубы безбилетные парни. Что-то насчет ножек…

Шла по тротуару, и ее отражали окна длинного низкого дома: красное платье, красное платье, в девяти окнах красное платье.

И вдруг она увидала в окне красную машину. Обернулась и удивленно остановилась. Машина затормозила, из нее вылезли Александр Александрович Глушко и Николай Михайлович Великанов. С шоферского кресла помахал доктор Басов. Виталия Петровича что-то не видно.

— Привет, Валя, как дела? — спросил Глушко, подходя к девушке.

— Здравствуйте, вы уже вернулись?

— Поклон от Виталия! — сообщил Великанов.

— Спасибо, а где?.. — неосторожно спросила она.

— На Виталия напала хандра. Он от Золотарева уехал к себе домой. Владимир Евгеньевич его немного подвез, — сказал Глушко.

— Это хорошо, — вздохнула Валя.

— Ничего хорошего, — басовито возразил Александр Александрович. — Он сумасшедший, поимей это в виду, Валя.

— И поздравьте его в среду с днем рождения! — крикнул Великанов.

Они сели в машину и с парадной торжественностью, рассчитывая на женское внимание, проехали мимо. Валя помахала им рукой.

В центре города ее обступили тесно сошедшиеся дома, людская воскресная неразбериха, рекламы, светофоры, газетные киоски. Она свернула в книжный магазин и с порога увидела Галю Степанову. Та рассматривала книгу — по страницам мелькали крашеные ноготки.

— В книжных магазинах прохладно, — сказала Галя, поздоровавшись с