заготовку леса крестьян при помощи штыков своих солдат…»

И Шепелев сказал:

— Я буду в «Золотом Роге» (так назывался самый известный во Владивостоке ресторан) в девять часов, — и, не останавливаясь, пошёл в производственный отдел.

Неизвестно точно, состоялась ли эта встреча. Но тот факт, что вскоре Шепелев был привлечён к ответственности за незаконные сделки с японцами, говорит о том, что свидание всё-таки состоялось.

Как ни краток был разговор японца с Шепелевым, он, однако, не ускользнул от внимания молоденького курьера, сидевшего в конце коридора за столом и, как казалось, с большим старанием записывавшего в толстую разносную книгу целую стопу лежавших перед ним пакетов. Паренёк заметил встречу заведующего районной конторой Шепелева, бывшего лесопромышленника, которого в Дальлесе не очень-то любили, с недавно приехавшем из Японии каким-то торговцем, решил сообщить об этом начальнику канцелярии товарищу Гусеву, бывшему одновременно и секретарём ячейки РКП(б). Тот поблагодарил паренька и сообщил об этой встрече куда нужно. С этого момента Шепелев оказался взятым под наблюдение.

Правда, Шепелев ещё около года служил заведующим шкотовской конторой Дальлеса и за это время успел немало навредить и главное, нажиться, но в конце концов, как мы увидим дальше, он всё-таки был разоблачен.

Глава десятая

Алёшкин, конечно, не знал истинной причины холодности приёма его на новом месте работы и отнёс её исключительно на счёт своей молодости.

«Когда же я стану таким взрослым, что все не будут смотреть на меня как на мальчишку? Усы или бороду, что ли, мне отрастить? — со злостью думал он, садясь на крылечко и закуривая. — Куда же мне теперь? Вернуться в Дальлес в город и ехать на тот завод, на который звали? Но теперь, когда я увидел эту девушку, я не хочу никуда из Шкотова уезжать. Я должен её видеть каждый день!»

Его мрачные думы прервала Люся:

— Борис, а ты уже дома? Ну, когда на службу будешь ходить? Да что ты такой мрачный? Не приняли тебя? — тараторила она

— Да нет… Ещё неизвестно. А ты чего так рано из школы явилась? Выгнали с урока?

— Ну вот ещё, выдумаешь! Ведь я пионерка, а пионер — всем ребятам пример! Мне даже сегодня уже и галстук выдали, — и она показала брату треугольный кусок кумача, который не особенно умело старалась повязать шею. — У нас сегодня большой пионерский сбор, вот нас и отпустили на час раньше.

— А где будет этот ваш сбор? — спросил Боря просто для того, чтобы что-нибудь спросить.

— Как где, в старой школе! Будет очень интересно! Вожатая, ты же её знаешь, Нюся Цион, принесёт нашу пионерскую газету, она называется «Пионерская правда», мы на неё всем отрядом подписались, вот сегодня нам первый номер доставили. Теперь будем её постоянно получать. В ней все пионерские новости описывают, так мы их читать будем. А потом на нашем сборе будет Мила Пашкевич, самая первая вожатая в нашей волости. Она первый отряд организовала в селе Угловое, где служит учительницей. Она, хоть и учительница, а во! — и Люся подняла вверх большой палец левой руки и приложила к нему сверху ладошку правого, что, как знал Борис, означало знак наивысшего одобрения.

Он усмехнулся, ему такое выражение высшей оценки чего- или кого-либо было давно известно, но что его сестрёнка могла употребить его, да ещё по отношению к учительнице, Борис никак не ожидал и рассмеялся:

— Что же эта учительница на вашем сборе делать будет? В прятки или в догонялки с вами играть? — насмешливо спросил он.

— Эх ты! — обиженно и укоризненно сказала Люся, всё ещё пыхтя над не хотевшим завязываться галстуком. — А ещё активный комсомолец! Она нам доклад о своей пионерской работе будет делать, опытом делиться будет… — девочка наконец-таки справилась с галстуком, забежала домой, схватила кусок чёрного хлеба и, жуя на ходу, проговорила, — ну, я пошла! Скажи маме, что меня обедать ждать не нужно, я, наверно, задержусь. Сбор может долго быть.

Борис поднялся.

— Подожди, я с тобой! Пойду посмотрю, что это за сбор у вас.

— Ты, правда, Боря? Вот хорошо-то! — радостно воскликнула она.

Она действительно была рада. Ну кому же не приятно в 11 лет привести на пионерский сбор своего старшего брата, комсомольца, которого в селе почти вся молодёжь знает? «Старый» комсомолец, брат, — и вдруг на их пионерский сбор явится! «Все девчонки от зависти лопнут!» — думала Люся.

— Только, Борис, ты папиросу брось. Пионерам курить нельзя, и тебе на нашем сборе с папиросой быть нельзя. А придёшь, поздоровайся со всеми по-пионерски, знаешь, как? — и девочка, встав по стойке смирно, подняла согнутую в локте руку на уровень лба и громко сказала, — Будьте готовы! А они тебе ответят: всегда готовы! Понял?

Борис растроганно подумал: «Смотри ты, какая у меня сестрёнка-то. Я и не предполагал… Думал, что кроме книжек, которые, кажется, целыми днями читает, ничего и не видит, а она уже меня учить начинает».

До сих пор, хотя он и слышал о пионерских отрядах и даже видел, как с барабанами и горнами по улицам Владивостока иногда проходили отряды ребят в красных галстуках, но как-то не вдавался в сущность работы этих ребятишек. Себя он считал уже взрослым, и эта игра с детьми ему казалась недостойной настоящего комсомольца. А тут вдруг такая комсомолка — Мила Пашкевич, перед которой он, как и большинство шкотовских комсомольцев, почти благоговел, занимается этим «детским» делом. Надо было посмотреть!

— Хорошо, хорошо, Люся, поздороваюсь по-пионерски!

Наконец они подошли к школе. В этом деревянном одноэтажном здании когда-то помещалось начальное сельское училище, затем школа I ступени, а сейчас, когда большая часть классов её была переведена в новую школу в гарнизон и занятыми оставались только две комнаты, где занимались ещё не успевшие переехать третий и четвёртый классы, большая часть здания пустовала, и в ней разрешалось собираться пионерам. Вечерами здесь же собирались на свои собрания комсомольская и партийная ячейки, и даже иногда проводились сельские сходы.

Сейчас большая комната, служившая в своё время рекреационным залом школы, служила местом сбора пионерского отряда. Вдоль стен были расставлены скамейки, на которых сидело человек пятьдесят ребят в красных галстуках. У одной из стен, под портретом Владимира Ильича Ленина, стоял стол, покрытый красной материей, за ним