Алёшкин, Цион, Катя и Мила Пашкевичи вышли из школы последними. Борис, всё время старавшийся держаться поближе к Кате, и сейчас намеревался отправиться с ней, чтобы проводить её до дома, но, когда они весёлой гурьбой подошли к переезду, Мила остановила его:

— Борис, проводи-ка меня до станции. Девочки и сами дойдут до нашего дома, тут близко, а Нюся к Кате собиралась. А мне одной страшновато, да и скучно будет поезда ждать.

Она возвращалась в Угловку на свою работу, в Шкотово приезжала по заданию укома РЛКСМ, чтобы помочь ещё неопытной вожатой Цион и показать, как надо проводить пионерские сборы. Задание она выполнила и теперь, рассчитывая на то, что Алёшкин будет служить в Шкотове, решила и его немного просветить в этой работе.

Надо помнить, что в то время никаких письменных методических руководств для вожатых пионерских отрядов практически не существовало. То немногое, чем пользовались вожатые центральной России, сюда, на далёкую окраину доходило с большим опозданием, а то и вовсе не попадало. Большинство вожатых и в сельских районах, и в городах Дальнего Востока организовывали свою работу, как вздумается, а так как среди вожатых учителей было очень мало, то и работа в отрядах у людей, не имеющих никакого педагогического опыта, не умеющих зачастую общаться с детьми, иногда назначаемых на эту работу ячейками комсомола против их желания, шла неважно. Поэтому количество отрядов и пионеров почти не увеличивалось.

Всё это Мила рассказала Борису, пока они шли до станции. Она прибавила, что таких комсомольцев, как он, немного, и что поэтому ему от этого дела открещиваться нельзя.

Он, конечно, не возражал, так как понимал справедливость доводов Пашкевич, но всё же невольно подумал: «Нет, видно мне от ребят так и не отделаться, опять меня к ним подсовывают. Учителем не захотел стать — так вот, пожалуйста, пионерские отряды выдумали».

Конечно, эти мысли не были серьёзным протестом, скорее, какой-то душевной воркотнёй по привычке. Сегодняшний сбор ему очень понравился, и он был готов ещё не раз вот так собраться с пионерами.

Поезд в сторону Владивостока, а, следовательно, и в Угловую, куда предстояло ехать Миле, проходил через Шкотово поздно вечером, и, как показывали станционные часы, им предстояло его ждать ещё около часа. Стояла довольно тёплая осенняя ясная погода, и они стали бродить по слабо освещённому перрону, продолжая начатый в дороге разговор.

Мила с большим увлечением рассказывала про свой пионерский отряд, про замечательных её пионеров, приглашала Алёшкина приехать к ней в Угловку, посмотреть на отряд, на то, как они работают, учатся и проводят сборы.

Она сказала также, что по тому, как Борис вёл себя сегодня на сборе, она определила, что из него может получиться очень хороший вожатый и что она так об этом в укоме и доложит. Она советовала ему, не раздумывая, взять эту комсомольскую нагрузку.

Затем Мила внезапно переменила разговор:

— Да, а как тебе понравилась наша Катя? Верно ведь, хорошая девушка? Нужно её обязательно в комсомол втянуть, хотя это будет и непросто, родители будут сопротивляться. Мне, хоть я уже вполне самостоятельный человек, и то комсомолом без конца глаза колют, а ей ещё труднее будет, ведь она целиком зависит от семьи. Нюся пообещала мне помочь в этом деле и на родителей повлиять, помоги и ты!

При первом вопросе Борис покраснел так, что, если бы не плохое освещение перрона, то ответа на него Миле бы не потребовалось. Про себя он всё-таки успел подумать: «Нравится — это не то слово!!! Мне многие нравились и нравятся, ты и сама мне нравишься, а Катя — это совсем не то, совсем-совсем другое! Я даже и сам не пойму, что это. Но определить это одним словом «нравится» нельзя».

Конечно, Миле он ничего не сказал, разве она поймёт? Да и вообще, разве может кто-нибудь это понять? Он ответил только на второй вопрос.

— По-моему, Кате помогать нечего, она и сама всё хорошо видит, а уж дома-то она без нашей помощи, наверно, лучше справится. Да и не знаю я никого из ваших.

Мила вскочила в вагон подошедшего поезда, а Борис, всё ещё поглощённый своими мыслями о возникшем у него непонятном чувстве, которое он пока не решался назвать любовью, медленно побрёл по шпалам, возвращаясь к дому.

Дня три он не заходил в контору Дальлеса, ожидая решения своей служебной карьеры, а вечерами часто бродил около дома Пашкевичей, надеясь встретить Катю. В клубе в эти дни ничего не было, и туда ходить было бесполезно.

Собственно, видел Борис Катю ежедневно. Дело в том, что организованная в гарнизоне школа ещё не была полностью подготовлена к приёму учеников. И так же, как два начальных класса продолжали заниматься в старой школе, в которой происходил сбор, так и Катин седьмой класс, как самый малочисленный, пока продолжал находиться на старом месте, то есть в одной из комнат того самого дома, где была квартира Алёшкиных.

Когда ученики выбегали на перемену, Борис всегда тоже оказывался на улице и хоть издали, но видел Катю. Подойти к ней он не решался. Если её подруги, такие как Нюська Цион, Таня Неунылова, Галя Хлуднева — все уже комсомолки, при его появлении всегда подходили к нему и вели с ним, как со взрослым самостоятельным человеком, «старым» комсомольцем, какие-нибудь разговоры о разных комсомольских и школьных делах, то та, ради которой он, собственно, и выходил на двор, удостоив его чуть заметным кивком головы, старалась к нему не подходить и даже как бы умышленно не встречаться с ним. На уговоры Нюси пойти поговорить с Борькой Алёшкиным всегда отвечала отказом, чаще всего ссылаясь на то, что она не комсомолка, и потому ему будет скучно с ней разговаривать.

Он, в свою очередь, разговора о ней с её подругами не затевал, хотя в душе страдал от такого, как ему казалось, безразличия со стороны этой удивительной девушки.

Наконец, Алёшкин всё-таки решил пойти в контору Дальлеса и выяснить, что же там решили. Откровенно говоря, он очень боялся, что его не примут на работу и ему придётся уезжать из Шкотова. Теперь, когда Борис встретился с Катей, ему этого очень бы не хотелось.

Когда он зашёл в комнату, Ковальский встретил его как старого знакомого, встал из-за своего заваленного бумагами стола и, пожав ему руку, сказал:

— А, товарищ Алёшкин! Что же вы так долго не заходили? Мы уж вас разыскивать собирались. Вас назначили младшим десятником в село