отомстить Фридриху II Великому, завершилась лишь ослаблением ее страны. Вольтер по этому поводу написал:

«Франция потеряла в этой страшной войне цвет нации, половину денег, флот и торговлю. Самолюбия двух или трех личностей оказалось достаточно, чтобы разорить Европу».

Писатель, конечно, имел в виду в первую очередь маркизу де Помпадур.

Из этой войны, обескровившей Францию, Австрию и Англию, выгоду извлек лишь прусский король. Он вышел из нее победителем, и его маленькое государство на какое-то время заняло место среди ведущих европейских держав.

Мадам де Помпадур, хотя она постоянно ошибалась в выборе генералов и все возлагали на нее вину за ослабление Франции, продолжала почитать себя великим политиком. Надо сказать, что последнее время она перестала бояться себя переоценить. Более того, ее самоуверенность простиралась до такой степени, что она решила отпраздновать Парижский договор как победу. По ее совету король, слабовольный, как и всегда, объявил трехдневные торжества и приказал установить на центральной площади Парижа (сейчас это площадь Согласия) свою конную статую. Эта статуя работы скульптора Бушардона была настолько тяжела, что потребовалось семь кранов, чтобы водрузить ее на пьедестал.

* * *

Весной 1761 года у короля появилась новая пассия, хорошенькая молодая женщина с длинными-предлинными черными волосами. Звали ее Анна Купье де Роман, и была она дочерью адвоката из Гренобля.

Впервые король увидел ее гуляющей в саду Марли вместе со своей сестрой мадам де Варнье. Поселиться в «Оленьем парке» она категорически отказалась, и тогда король велел купить ей маленький домик в Пасси. Там и проходили их романтические встречи. Об этих встречах говорил весь Париж, а один из современников событий даже писал:

«Иногда по вечерам их игры становились такими шумными, что напуганные соседские собаки начинали лаять».

Там, в Пасси, Анна в январе 1762 года и родила королю сына, которого назвали Луи-Эме.

Анна де Роман очень гордилась своим сыном, повсюду носила его в корзинке, украшенной кружевами, показывала налево и направо и открыто именовала сыном короля.

Все это, понятное дело, не очень радовало маркизу де Помпадур.

Однажды, чуть не потеряв рассудок от ревности и тревоги, маркиза решила посмотреть на ребенка, который вполне мог стать причиной ее опалы. Вместе с верной камеристкой мадам дю Оссэ она отправилась в Булонский лес и, хорошо осведомленная, благодаря своему другу Беррье, начальнику полиции, остановила карету недалеко от тропинки, где обычно прогуливалась ее юная конкурентка. Спрятав лицо под вуалью и накинув платок, маркиза вышла из кареты. Посмотрим теперь, что об этой сцене рассказывает в своих «Мемуарах» мадам дю Оссэ:

«Мы гуляли по тропинке и увидели молодую даму, которая кормила ребенка. Ее иссиня-черные волосы были заколоты гребенкой, украшенной бриллиантами. Она пристально на нас посмотрела. Мадам любезно ее приветствовала и, тихонько касаясь моего локтя, прошептала:

— Поговорите с ней…

Я приблизилась и взглянула на малыша.

— Какой прелестный ребенок!

— Благодарю вас, мадам, как мать я могу это только подтвердить.

Маркиза держала меня под руку, она вся дрожала. Я была в замешательстве. Анна де Роман спросила меня:

— Вы живете неподалеку?

— Да, мадам, вместе с этой дамой, страдающей сейчас от страшной зубной боли.

— Мне так ее жаль, я сама часто страдала от этого.

Оглядываясь по сторонам — я все боялась, что нас узнают — я осмелилась спросить, хорош ли собой отец ребенка.

— О да, он очень красив. Если бы я назвала вам его, вы сказали бы то же самое.

— Так я имею честь его знать, мадам?

— Думаю, что да.

Мадам, так же, как и я не желавшая кого-нибудь здесь встретить, пробормотала извинения за то, что помешала, и мы откланялись. Никем не замеченные, мы вернулись в карету».

Маркиза, не открывая лица, медленно удалилась, а затем, вернувшись в Версаль, грустно сказала мадам де Мирепуа:

— Следует признать, что мать и дитя — прелестные создания.

Мадам де Мирепуа, желая утешить маркизу, ответила:

— Не стоит волноваться, короля дети не интересуют. У него их слишком много. Девчонка ему скоро надоест, а ради ее ребенка он, как всегда, и палец о палец не ударит.

Она оказалась права, но лишь наполовину. Наскучившую любовницу действительно вскоре отправили куда подальше, но Луи-Эме оказался единственным внебрачным ребенком, которого король почему-то официально признал и даже дал ему свою фамилию. Усыновленный принцессами, он вошел в историю как «аббат де Бурбон», но в двадцать пять лет умер в Неаполе от оспы.

* * *

В конце 1763 года Людовик XV, прогуливаясь однажды по саду Тюильри, обратил внимание на некую мадемуазель Тьерслен, очаровательное юное создание, почти ребенка. Полицейские агенты быстро определили адрес девушки и столь же оперативно сломили первоначальное сопротивление ее родителей. Словом, молодая Луиза Тьерслен под новым именем мадам де Бонваль была помещена во внутренних покоях Версальского дворца, а ее отец стал активным участником обычно сопутствовавших этому придворных интриг.

Эта юная особа была моложе короля на тридцать шесть лет и обладала вулканическим темпераментом, толкавшим ее на самые соблазнительные экстравагантности. Короче говоря, Людовик XV был обязан ей многими прекрасными ночами… Однако стать признанной фавориткой эта девчонка не могла, она была слишком молода.

Через некоторое время влияния папаши Тьерслена начал опасаться даже влиятельный министр герцог де Шуазель. Новичок в придворных лабиринтах, Тьерслен вскоре стал деятельным сторонником пропрусской партии. Однако маркизу де Помпадур с ее хорошо поставленной разведкой и на этот раз провести не удалось.