– Я… герцог.

Простое заявление, основанное на его гордыне и наивности. Но был в его словах также и намек на раздумья. Но герцог тут же снова стал холоден. Лицо его помрачнело.

– Говорите, ваш муж остался верен мне?

– Так и есть.

– И все же отказался выполнить приказ и выгнать фермеров.

– Да.

Он коротко невесело рассмеялся.

– Так как же вы можете настаивать на том, что он мне верен?

– Потому что он верен. Своим людям. Своему дому. Своему титулу. Его долг, как барона, – заботиться о том, чтобы члены его клана не голодали зимой. Не затевали распри. Были в безопасности. А это, ваша светлость, – угроза. Если бы вы хотя бы представляли, какой ужас и опустошение несет огораживание, никогда бы не приказали делать ничего подобного. Ни один человек с сердцем и душой не отважился бы на это.

Мышца на его щеке дернулась, и Ханна стала гадать, не зашла ли она слишком далеко. Но ей уже было все равно. Потому что терять было нечего.

– Понимаете ли вы, что каждый лондонский лорд уже приказал сделать вместо ферм пастбища для овец? Или намекаете на то, что Палата лордов – скопище бездушных людей?

Ее возмутило, что его глаза при этом весело блестели. Весело!

– Да! – отрезала она. – Английским лордам легко устраивать огораживания. Им все равно. Они не видят, какая это беда для людей. Семей. Детей. Здесь живут двадцать сирот, пострадавших от огораживания.

– Сирот?

– Дети. Малыши. Осиротевшие, когда их фермы были снесены. – Видя недоумение на его лице, она добавила: – Дети людей, убитых в процессе этих усовершенствований.

Герцог покачал головой, отвергая холодные, жестокие факты.

Гнев и досада росли, но Ханна упорно их подавляла. Если она сейчас играет роль голоса разума, если у нее есть хоть один шанс убедить его в аморальности его планов, нужно оставаться спокойной и рассудительной. Это дорого ей стоило, но она набрала в грудь воздуха и сказала:

– Например, мать Фионы изгнали из их дома зимой. Ее, новорожденное дитя и маленькую пятилетнюю девочку. Когда мать отказалась уходить, дом подожгли. Несчастная, голодная и оборванная, она привела семью сюда. Но умерла у ворот замка и малыш вместе с ней.

Герцог махнул рукой, словно не желая ничего слышать.

– Женщину с маленькими детьми выбросили на снег? Такого быть не может!

– Но случилось же!

– Возможно, ее рассказ приукрашен. Ни один человек в здравом уме не сожжет дом, где живет женщина с маленькими детьми.

– И все же существуют сотни подобных историй! – фыркнула Ханна. – Сотни!

– Значит, это делали жестокие люди, – заявил он твердо. – Наше огораживание пройдет спокойно. Обещаю, что никому не причинят зла. Клянусь честью.

– Все же, даже если им не причинят зла, куда они пойдут?

– Полагаю, в города, – пожал плечами герцог.

– Жить в грязи и нищете? Оставить позади все, что они знали и любили? Без денег и работы? Только представьте, какое отчаяние должен испытывать человек. Семья. Целый приход. Графство. Сколькими душами вы готовы пожертвовать ради выгоды? – Герцогу явно стало не по себе, но Ханне было все равно. Она продолжала: – Ваша светлость! Вы могущественный человек. У вас есть возможность все исправить. Ваше решение повлияет на тысячи жизней.

– Вряд ли тысячи.

– Тысячи. Потому что сейчас вы оставляете наследство, которое просуществует еще долго после того, как нас с вами не станет.

Герцог побледнел и сжал кулаки. Ей показалось, что она убедила его, но так или иначе нужно было продолжать.

– Одно решение может спасти вашу родину или уничтожить. Пожалуйста! – Ханна положила руку на его рукав. – Пожалуйста, подумайте об этом.

При виде эмоций, менявшихся у него на лице, ей стало легче. Возможно, он немного смягчился и готов хоть чуть-чуть, но уступить. Герцог открыл рот, чтобы ответить, но не успел. Из сада донесся резкий голос:

– Ваша светлость! Где вы были?

К ним с видом человека, которому поручена миссия спасти его светлость от подлого злодея, шел Дугал. Судя по взгляду, который он метнул на Ханну, стало ясно, что она и есть тот самый злодей.

Ханна назло ему ответила сияющей улыбкой.

– Я всего лишь гулял. Хотел подышать свежим воздухом после нашего путешествия.

– Вы хорошо себя чувствуете, ваша светлость? – нахмурился Дугал.

– Прекрасно. Прекрасно. – Он раскинул руки. – Что ты думаешь об этом виде, Дугал?

Дугал глянул на залив и снова свел брови.

– Всего лишь вода.

– Но вид великолепный, разве не так?

– Ваша светлость, вам в самом деле нужно отдохнуть.

Ханна прикусила губу. Дугал обращался с герцогом, как с инвалидом, что не имело смысла. Герцог, похоже, здоров как лошадь.

– Если тебе нужен отдых, не стесняйся, Дугал. – Его светлость хлопнул кузена по плечу. – Мы с леди Даннет беседуем. И мне хочется прогуляться. Вы согласитесь сопровождать меня, леди Даннет? – Он предложил ей руку.

Непонятно почему, но Дугал послал ей яростный взгляд, смысла которого она не поняла, но ответила еще более сияющей улыбкой.

– Для меня это большая честь, ваша светлость. Можно я покажу вам наши сады и хозяйственные постройки?

– С удовольствием их посмотрю.

Когда они уходили, Ханна оглянулась на Дугала, от которого они столь явно отделались. Его лицо было искажено ужасной гримасой. И как ни странно, гнев его был направлен не на нее. На герцога.

– Кое-что еще мучит меня, леди Даннет, – проговорил Кейтнесс, когда они вышли во двор.

– Что именно, ваша светлость?

– Если Даннет не склонен к насилию, почему он избил Олрига?

– Вы видели Олрига?

Кейтнесс хмыкнул – возможно, это был первый намек на человечность.

– Видел. Но все же… Англичане не прибегают к подобной дикости, чтобы уладить конфликты.

– Неужели? – удивилась Ханна.

Уши герцога покраснели.

– К тому же это вовсе не дикость. Александр ударил его всего один раз. Это Олриг первым напал на него.

– Мне не нравятся мелкие распри между моими баронами.

– Шотландцы живут по другим правилам, чем англичане, ваша светлость.

Слава богу!

– Я заметил.

– Но у нас свой кодекс чести. Очень сильные и глубоко укоренившиеся традиции. Шотландцы – люди страстные, но рассудительные и разумные до мозга костей.

– Подобно вашему мужу?

– Да.