Кукуруза ещё не созрела, но я сорвал зелёный початок. После чего хорошенько огляделся и заметил на подмытом берегу, между валунами, пещерку, которая и стала моим укрытием.

Сырое зерно в сочетании с речной водой вызвало бурчание в животе и лишь едва приглушило голод.

Пошёл дождь, и мне пришлось остаться в пещере на ночь. Я свернулся калачиком, обхватив себя руками. Хотя у меня зуб на зуб не попадал, но в конечном счёте усталость оказалась сильнее холода, и мне удалось уснуть.

На заре я выбрался на плоский камень и растянулся, чтобы, подобно змее или ящерице, которым для бодрости необходимо разогреть кровь, впитать в себя тепло утреннего солнца. Согревшись, я пошёл к реке. На берегу нашёл сухую ветку и, заострив её с помощью камня, изготовил острогу, после чего в маленькой прозрачной заводи попытался загарпунить рыбу. Наверное, с сотой попытки мне удалось-таки наколоть килограммового сомика. Умяв его сырым, вместе с чешуей, усами и потрохами, обсосав кости, я сразу почувствовал себя бодрее и решил выстирать своё тряпьё. После битья о камни и отжимания, расстелил рубище на солнце и сам, как был голый, разлёгся рядом и заснул.

Проснулся от ощущения неловкости. Такое возникает у человека, почувствовавшего на себе чужой взгляд. Я никого не видел, ничего не слышал, и эта тревога вполне могла оказаться обычным следствием застарелых страхов и привычки к постоянной опасности, но мне всё равно было не по себе. Только стайка птичек неожиданно взлетела с веток, и я не мог не задуматься, что же их потревожило?

Опасаясь спугнуть неизвестного наблюдателя резким движением, я медленно сел.

Увидеть женщину мне удалось не сразу: она пряталась в кустах по ту сторону реки и, возможно, наблюдала за мной уже долго. Я оставался нагим, но нисколько не беспокоился, чтобы прикрыться. Её моя нагота тоже явно ничуть не смущала.

Когда мои глаза отыскали женщину, я ожидал, что она припустит бегом, как испуганная лань, но не тут-то было: она осталась в кустах, продолжая рассматривать меня, причём совершенно бесстрастно, словно сидящего на камне жука.

– Привет, – произнёс я на высоком.

Она промолчала.

– Есть хочу, – промолвил я на эльфийском, который ходит среди простых людей, для убедительности похлопав себя по животу.

И снова никакой реакции. То же молчание, тот же пристальный, но равнодушный взгляд. А потом она поднялась и исчезла.

Я не знал, как мне лучше поступить – схватить своё тряпьё в охапку и бежать, найти подходящий камень, рвануть за женщиной и раскроить ей череп, пока она не успела поднять тревогу? Беда в том, что ни то, ни другое решение мне не подходило – и удрать в своём нынешнем состоянии я далеко не смог бы, и справиться с женщиной в открытой схватке мне вряд ли удалось бы.

Холодок страха пробежал по моим напряжённым нервам, но скоро страх сменился безразличием. У меня не было оружия и не осталось уже ни сил, ни энергии, ни смекалки – ничего. И ничего этого не появится вновь, пока я не отдохну и не восстановлю хотя бы частично свои силы. Поэтому я не стал дёргаться, а снова растянулся на камне, вбирая в себя энергию солнца, и опять заснул.

Проснулся я уже в полдень, по-прежнему ощущая страшную усталость. Походило на то, что усталость останется со мной навеки. Хуже того, у меня решительно всё болело. Казалось, всё моё тело изнутри представляло собой сплошную рану.

Я соскользнул с камня и, не имея сил встать, подполз к реке, чтобы напиться. И увидел по ту сторону реки, как раз напротив кустов, в которых скрылась женщина, маленькую плетёную корзинку.

Я так привык всего бояться и держаться настороже, что первая моя мысль была, это ловушка. Оставила для меня приманку, а рядом затаился мечтающий о щедрой награде её злобный муженёк с топором в руках. Однако особого выбора у меня по-прежнему не было – мне было необходимо поесть. С трудом поднявшись, я вошёл в реку, добрёл до корзинки, сцапал её, торопливо засунул в рот лепёшку и, уже спеша назад, проглотил её, почти не жуя.

Словно хищник добычу, я уволок корзинку в свою пещерку, где изучил содержимое. Там были простые лепёшки, лепёшки с завёрнутыми в них кусочками мяса, лепёшки с варёной кукурузой и даже медовые лепёшки. Я славил и Единого, и Тёмного одновременно, благодарение всем богам, то было пиршество, достойное короля!

Я набивал брюхо, пока не почувствовал, что оно может лопнуть, после чего опять выбрался на скалу, подставил, словно крокодил, солнцу округлившийся от сытости живот и вот уже теперь стал по-настоящему впитывать солнечную энергию, насыщая мускулы новой силой. Меня опять сморил сон, продолжавшийся на этот раз пару часов.

Когда я проснулся, женщина сидела на камне по ту сторону реки. Рядом с ней лежала стопка одежды.

Не позаботившись прикрыть себя, я перешёл речку и присел рядом с ней.

– Спасибо. Большое спасибо!..

И опять она промолчала, лишь взглянула на меня печальными изумрудными глазами.

Я знал, как нелегка её жизнь: ведь если в городах имперцы считали всех эльфов рабочим скотом, то крестьянка являлась рабочей скотиной ещё и для своего мужа. Её уделом были тяжкий труд, вечное молчаливое отчаяние, преждевременное старение и ранняя смерть.

Всё же мы обменялись несколькими фразами, когда я спросил то, что обычно спрашивают у женщин: много ли у неё детей? Выяснилось, что их у неё вообще нет, а когда я удивился тому, что такая красивая молодая женщина не имеет детей, она пояснила:

– Мой муж был наказан кастрацией, и теперь он никуда не годный мужчина. Поэтому вечно злится и бьёт меня, как били тебя. – Она сняла платье и продемонстрировала свои бёдра и спину с множеством рубцов от ударов плетью.

Всё-таки странно устроено человеческое тело. Я был измотан настолько, что совсем недавно с огромным трудом заставил себя встать, а вот мой член оказался совершенно невосприимчив к усталости, и пока я пялился на её грудь с маленькими тёмными сосками и заросший кудрявыми жёсткими волосками лобок, он поднимался и твердел.

В тот день на речном берегу мы стали близки и встречались, поддерживая нашу близость, на протяжении следующих пяти дней. А когда наконец расстались, я покинул её в штанах и рубахе из грубой самотканой ткани и соломенной шляпе. Через правое плечо на верёвке я нёс скатанное одеяло. Оно предназначалось, чтобы защищать меня от ночной прохлады, а завёрнутых в него лепёшек должно было хватить не на один день пути.

Работа на рудниках изгнала из моего тела весь жир, но зато, как я говорил, укрепила и закалила мышцы. Откормившись за несколько дней, я, конечно, не восстановил полностью былую форму, но, во всяком случае, в сочетании с отдыхом это дало мне способность продолжить путь.

Отросшие волосы падали мне на плечи седыми космами, длинная борода закрывала кадык, и я понимал, что выгляжу диким горным зверем, вырвавшимся из царства мёртвых. Теперь никто во мне не признал бы полуэльфа, скорее решил бы, что видит старика.