Стук продолжался, я же из своего укрытия наблюдал за ними. Эльфы затравленно переглядывались. Рубить дрова доводилось каждому из них, но им чудилось, что этот топор разрубает не дерево… а плоть.

Движение прекратилось, однако ловец даже не заметил разворачивающейся драмы, ибо дремал, уронив на грудь голову.

И вот, когда страх и растерянность эльфов достигли высшей точки, я вскочил на коня, набросил на голову одеяло с прорезями для глаз и, безумно завывая и размахивая топором, вылетел из своего укрытия на дорогу. В сумраке да вдобавок в глазах перепуганных эльфов этого было вполне достаточно, чтобы сойти за безголового злого духа.

Эльфы-телохранители пустились наутёк. Носильщики, бросив паланкин, последовали их примеру. Проснувшийся казначей дико заорал, но это не помешало мне накинуть на него верёвку и увести с дороги в лесную чащу.

Удалившись на расстояние, позволявшее не опасаться возможного преследования, я остановил коня. Ловец немного истрепал шелка и кружева, но массивная золотая цепь осталась при нём, как и увесистые кошели на широком кожаном поясе.

– Единый покарает тебя за это! – завопил он, хватаясь за мешочки с деньгами.

Я приставил нож к его толстому брюху.

– Если и накажет, то вместе с такими, как ты, жирными пиявками, которые копят богатства и рядятся в шелка, отбирая у бедняков последнюю корку!

Пощекотав его глотку стальным остриём, услышал:

– Не убивай меня!

Его мольба после прозвучавших угроз развеселила меня.

– Да что ты, разве я похож на убийцу?

Если судить по выражению его лица, то, боюсь, я был очень даже похож. Но если жизнь этому лицемерному представителю ордена я оставил, то ограбил его, надо признаться, очень состоятельно. Забрал не только деньги и украшения, но и всю его щегольскую одежонку, включая прекрасные туфли из телячьей кожи.

– Когда тебя спросят, кто совершил это злодеяние, отвечай, что тебя ограбил Амадеус-бастард. Скажи всем, что я – принц-полукровка, объяви повсюду, что ни один имперец не сможет быть спокоен за своё золото и свою женщину, пока я жив!

– Ты не можешь бросить меня в этой глуши! Да ещё и босым!

– Эх, служитель Единого, если бы ты вёл праведную жизнь, Он не допустил бы этого…

На том мы и расстались. Я оставил его в чаще раздетым и босым, посылающим мне вслед проклятия, вместо того чтобы молить своего бога о спасении.

Так началась новая жизнь Амадеуса-бастарда, причём мои успехи на этом поприще были столь значительны, что очень скоро у меня в подручных уже обретались с десяток головорезов. Но должен с прискорбием признать, что не все мои новые друзья оказались столь же способными и умелыми, как я. Те, кто не мог уклониться от клинков и мушкетных пуль с той же легендарной ловкостью, что и я, были убиты, а тех, кто пытался присвоить себе больше, чем приходилось на его долю, я прогонял или убивал.

По правде сказать, первого же полукровку, вознамерившегося перерезать мне глотку, чтобы добраться до денежного ящика, я не просто убил, а ещё снял с негодяя белоснежный скальп и повесил его на рукоять своей шпаги в назидание другим. Хотя эта мера оказалась не такой уж действенной. Всего за несколько недель у меня добавилось ещё три такие подвески – из чего я заключил, что расхожие представления о разбойничьем братстве не соответствуют действительности.

Мы быстро передвигались по всему Калиону, появляясь там, где нас никто не ждал: то несколько раз подряд грабили путников на одном и том же перекрёстке, то, не щадя лошадей, переносились в совершенно другую часть страны. Причём я нередко передвигался открыто, днём, под видом торговца гитарами, используя тот же трюк, к которому прибегали мы с Рикусом по совету господина Фируза, когда преследовали тёмного эльфийского колдуна. Всего несколько гитар, навьюченных на спину коня, со стороны казались впечатляющим грузом, однако почти ничего не весили, а значит, конь мог, если потребуется, скакать очень быстро.

Теперь моя жизнь состояла из терпеливого ожидания в засадах, стремительных нападений и столь же стремительного бегства, необходимости всегда оказываться на полшага впереди королевских солдат, большого количества выпивки, малого – любви и постоянной опасности от соучастников. Этих негодяев, готовых всадить нож в спину из-за жалкой монеты или ради благосклонности никчёмной шлюхи. Разумеется, всё это мне было не по душе.

Хотя в юности этого воплощения я и вёл жизнь самого настоящего попрошайки, но сейчас, по сравнению с подонками, с которыми свела меня разбойничья доля, чувствовал себя аристократом и предавался горьким воспоминаниям о Пипусе, ставшем мне в этом мире отцом, о целителе, научившем меня выживанию здесь, и о господине Фирузе, спасшем мне жизнь, привившем мне благородство и принявшем ужасную мученическую смерть у меня на глазах. Вспоминал я и о Рикусе, спасшем меня от убийц и сделавшем из меня бойца. Но чаще всего я вспоминал о женщине с лучащимися синими глазами и радужной улыбкой, молодой красавице, писавшей чувственные стихи и картины, дважды спасавшей меня, о той, которую я полюбил всем сердцем, хотя и знал, что нам никогда не быть вместе…

Пролетел год, оканчивался второй. По-настоящему крупные и удачные ограбления бывали редко. В целом моя жизнь походила на балансирование на краю пропасти, на хождение по опасной горной тропе над обрывом, где полным-полно неожиданных поворотов и развилок. И вот сейчас я оказался у одной из них.

На втором году своих разбойничьих похождений я стал настолько знаменит, что все в Калионе начали принимать повышенные меры предосторожности. Дороги, по которым намечалась перевозка казённых ценностей, патрулировались солдатами, обозы с золотом двигались под усиленной охраной, путешественники собирались в многолюдные караваны. С каждым месяцем наша добыча становилась всё более скудной.

В столь сложных обстоятельствах нам зачастую приходилось довольствоваться тем малым, что ещё оставалось доступным: грабить состоятельных путников, у которых хватило самоуверенности или глупости отправиться в дорогу в одиночку. Зачастую эти люди путешествовали на превосходных лошадях и надеялись, случись что, ускакать от любой погони.

Но на сей раз нам подвернулся путник в паланкине. Мне это даже показалось подозрительным – уж не подсадная ли это утка? Ловушка вроде той, которую устроил мне Одулин.

Этот паланкин мы углядели с того места, где накануне устроили бивуак. В последний раз добыча досталась нам две недели назад, да и то мы особо не поживились: всего-то ограбили торговца, вёзшего в Ролон просо. Мои люди роптали, и я понимал, что, если нам в ближайшее время не удастся повстречать какого-нибудь жирного купчину, мне придётся пополнить коллекцию скальпов на эфесе. Ясно, что хотя столь лёгкая добыча и выглядела подозрительно, позволить себе упустить её я не мог.

Разумеется, мы сперва провели тщательное наблюдение, после чего у меня сложилось впечатление, что мы имеем дело с редкостным дураком. Он ехал в паланкине, который несли четверо эльфов – и всё! Никакой охраны! Никаких сопровождающих, в том числе и тех, которые до поры до времени могли бы держаться на расстоянии. Походило на то, что полоса невезения для нас закончилась и, воодушевлённые, мы устремились вниз, размахивая клинками и издавая устрашающие крики. Эльфы тут же пустились наутёк, однако вместо жирного купца или королевского чиновника из паланкина выскочил аристократ со сверкающей шпагой. Самый прыткий из моих бандитов, скакавший первым, был выбит из седла и мгновенно расстался с жизнью, а меченосец вскочил на его коня и вместо того, чтобы ускакать, пришпорил его мне навстречу с явным намерением отправить меня вдогонку за моим соратником.