– Нет, со мной все в порядке, – ответил я. Но не имелни малейшего понятия, правда это или нет. Ну и сложная работа!

Неожиданно ее рука дотронулась до моего члена, застав меняврасплох и немедленно приведя меня в возбуждение. Я почувствовал, как онвытягивается и затвердевает. Всепоглощающее ощущение, оно вернуло меня к жизни.Когда я взглянул на ее грудь и маленький треугольник волос между ног, орган мойстал еще тверже. Да, этот момент я превосходно вспомнил; смотри во все глаза, аостальное неважно… Ах, как хорошо… Только бы положить ее на кровать.

– Ого! – прошептала она. – Ну и орудие у тебя!

– Да? – Я опустил глаза. Чудовищная вещь вдвоеувеличилась в объеме. По сравнению со всем остальным она действительновыглядела ужасно непропорциональной. – Думаю, ты права. Можно былодогадаться, что Джеймс не забудет проверить.

– Кто такой Джеймс?

– Какая разница? – промямлил я. Я повернул к себе еелицо и поцеловал мокрые маленькие губы, ощущая сквозь тонкую кожу твердость еезубов. Она приоткрыла рот навстречу моему языку. Это было приятно, хотя привкусна ее губах не доставлял мне удовольствия. Неважно. Но мои мысли перескочили накровь. Выпить ее кровь…

Где же нарастающее напряжение, вызванное приближениемжертвы, напряжение той секунды, когда я вот-вот прокушу кожу и на языкпрольется кровь?

Нет, все будет не так просто, да и не так самозабвенно. Всесостоится между ног и будет больше похоже на дрожь, хотя и на, я бы сказал,яростную дрожь.

Сама мысль о крови усилила мою страсть, и я грубо толкнул еена кровать. Я хотел побыстрее закончить, а все остальное меня не интересовало.

– Подожди минутку, – сказала она.

– Чего ждать? – Я взобрался на нее, еще раз поцеловал,протолкнув язык поглубже. Крови не было. Какая бледность! Никакой крови. Мойорган скользнул между ее жарких бедер и чуть не взорвался. Но время еще непришло.

– Я сказала, подожди! – закричала она,покраснев. – Без презерватива нельзя!

– Черт возьми, что ты такое говоришь? – бормотал я. Язнал значение этих слов, но они не особенно укладывались у меня в голове. Яопустил руку, нащупал окруженное волосами лоно, а потом – сочную влажную щель,которая показалась мне восхитительно маленькой.

Она закричала, чтобы я слезал с нее, и толкнула меня руками.От жара и ярости она раскраснелась и внезапно показалась мне очень красивой, акогда она отпихнула меня коленом, я хлопнулся на нее, потом приподнялся, чтобызасунуть в нее свой орган, и чуть не вскрикнул, почувствовав, как на нем плотносомкнулась горячая плоть.

– Не надо! Прекрати! Я сказала, прекрати! – кричалаона.

Но ждать я не мог. Черт возьми, с чего она взяла, что сейчасподходящее время для дискуссии, в смутном бреду поинтересовался я про себя.Потом, в миг ослепительного спазматического возбуждения, все было кончено. Изменя изверглась сперма.

В первый момент мне казалось, так будет целую вечность; ночерез секунду все кончилось, словно ничего и не произошло. Я лежал на ней безсил, утопал, разумеется, в поту, и меня бесили липкость всего этого процесса иее панические вопли.

Наконец я перевернулся на спину. У меня болела голова, всегнусные запахи резко усилились – грязный запах кровати с продавленнымбугорчатым матрасом, тошнотворная вонь кошек.

Она выскочила из постели. И, похоже, сошла с ума. Онадрожала и плакала, схватила со стула одеяло, прикрылась им и начала кричать,чтобы я убирался, убирался, убирался вон.

– Да что с тобой такое? – спросил я.

Она обрушила на меня град современных проклятий:

– Ах ты задница, мерзкая тупая задница, идиот,козел!.. – И все в том же духе. Я мог заразить ее, говорила она с ходуназвав несколько болезней. К тому же она может забеременеть. Я – одуревшийублюдок! Мне следовало немедленно выметаться. Как я посмел? Я должен убраться,пока она не вызвала полицию. И так далее…

Меня окатила волна сонливости. Я старался сосредоточиться наней, несмотря на темноту. За этим последовал приступ тошноты, равного которомуеще не было, и лишь огромным усилием воли я сумел удержаться от рвоты.

Наконец я сел, затем поднялся на ноги. Я посмотрел, как онастоит, плачет и кричит на меня, и внезапно понял, какая она несчастная, понял,что и в самом деле ее обидел и что по лицу ее разливается уродливый синяк.

Очень постепенно до меня дошло, что случилось. Она хотела,чтобы я использовал какое-то профилактическое средство, а я взял ее буквальносилой. Она не получила никакого удовольствия, а только испугалась. Я вспомнил,как она вырывалась в момент моей кульминации, и понял, что она и помыслить немогла, чтобы я мог наслаждаться борьбой, ее злостью и протестами, наслаждатьсясвоей победой. Полагаю, однако, что в презренном, обыденном смысле я получилудовольствие.

Эта история показалась мне невероятно гнусной. Меня охватилоотчаяние. Даже удовольствие – сплошная ерунда. Я думал, что не выдержу большени секунды. Если бы можно было связаться с Джеймсом, я бы предложил ему ещеодно состояние, лишь бы он немедленно вернулся. Связаться с Джеймсом… Ясовершенно забыл, что надо найти телефон.

– Послушай меня, ma chére, – попытался я ееуспокоить. – Мне очень жаль. Все вышло неправильно. Я понимаю. Простименя.

Она шевельнулась, чтобы дать мне пощечину, но я с легкостьюсхватил ее за запястье и дернул руку вниз, причинив ей легкую боль.

– Убирайся! – повторила она. – Убирайся, или япозову полицию!

– Я понимаю, о чем ты говоришь. Я не занимался этим целуювечность. Получилось неловко. Тебе не понравилось.

– Не то слово – не понравилось! – взвизгнула она.

И на этот раз она действительно меня ударила. Я не успелсреагировать, и меня изумила ее сила. Лицо горело, и эта боль взбесила меня. Тобыла оскорбительная боль.

– Вон! – опять заорала она.

Я начал одеваться, но с тем же успехом я мог поднимать мешкис кирпичами. Меня охватил тупой стыд, в каждом моем жесте, в каждом словеощущалась такая неуклюжесть, что мне захотелось попросту провалиться сквозьземлю.

Наконец я застегнул все пуговицы и все молнии, надел грязныемокрые носки и тонкие ботинки и собрался уходить.

Она сидела на кровати и плакала, у нее были ужасно худыеплечи, а под бледной кожей выпирали нежные кости позвоночника, волосы густымиволнистыми прядями упали на одеяло, которое она прижимала к груди. Какой онаказалась хрупкой – и какой, к сожалению, некрасивой и отталкивающей!