– Именно так я и сделаю, – ответил я. Тут меня осенило,что это может означать, причем эффект оказался в высшей степени примечательным.Наверное, я смогу лечь с этой женщиной в постель. Да-да, что касается ее, тоона определенно рассматривает такую возможность. Мои глаза скользнули по двумкрошечным соскам, так соблазнительно пробивающимся через черный шелк. Да, впостель, подумал я, и какая у нее гладкая шея!

Между ног шевельнулся орган. Значит, что-то происходит,решил я. Но интересно, насколько локализовано это чувство – набухание,затвердение, и каким необычным образом оно поглощает мои мысли! Потребность вкрови никогда не была локальной. Я озадаченно уставился в пространство, неопустив глаз и тогда, когда передо мной поставили тарелку спагетти в мясномсоусе. В ноздри пополз горячий аромат – расплавленный сыр, горелое мясо и жир.

«Уймись, – велел я органу. – Еще не время».

Наконец я посмотрел в тарелку. Внутри бесновался голод,словно кто-то обеими руками выворачивал мне кишки наизнанку. Помнил ли я эточувство? Видит Бог, в смертной жизни я достаточно голодал. Жизнь без голода мнеи не мыслилась. Но это давно стало полузабытым и ужасно далеким воспоминанием.Я медленно поднял вилку, которой раньше никогда не пользовался, так как у насих не было – в нашем примитивном мире существовали только ложки и ножи,просунул зубцы под массу мокрых спагетти и поднес их к губам.

Что они слишком горячие, я понял еще до того, как они попалимне на язык, но остановиться я не успел. Я сильно обжегся и уронил вилку. Вотэто уже обычная глупость, подумал я, причем, наверное, пятнадцатая за вечер.Что мне делать, чтобы действовать с бoльшим умом, терпением и спокойствием?

Я откинулся назад на неудобной табуретке – насколько этовозможно сделать, не свалившись на пол? – и попытался рассуждать здраво.

Я старался управлять новым телом, испытывающим нестандартныеощущения и слабость – до боли промерзшие мокрые ноги, например, а внизу дуетсквозняк, – и совершал вполне понятные, но глупые ошибки. Надо было взятьгалоши. Перед тем как прийти сюда, надо было найти телефон и позвонить моемуагенту в Париж. «Не думаешь, ведешь себя упрямо, как вампир, но ты не вампир».

Никакая температура дымящейся пищи явно не обожгла бы меня,находись я в шкуре вампира. Но я не в шкуре вампира. Поэтому надо было взятьгалоши. «Думай!»

Но как же это далеко от моих ожиданий. О боги! Я вынуждензаставлять себя думать, в то время как рассчитывал лишь получать удовольствие!О, я-то рассчитывал, что погружусь в ощущения, погружусь в воспоминания,погружусь в открытия; а на самом деле вынужден заботиться только о том,чтобы продержаться!

По правде говоря, я воображал наслаждения, целую вереницуудовольствий – поесть, выпить, получить в постель женщину, потом – мужчину. Нони одно из моих приключений пока что не принесло мне хотя бы намека наудовольствие.

Что ж, в этой постыдной ситуации я мог винить только себя, иот меня зависело, смогу я ее изменить или нет. Я вытер рот салфеткой – грубымкуском искусственной ткани, способной впитывать влагу не более, чем клеенка,потом взял бокал вина и опять выпил его до дна. Меня захлестнула волна тошноты.Горло сдавило, и даже голова немного закружилась. Господи Боже! Три бокала – ия уже пьян?

Я снова поднял вилку. Липкая масса уже остыла, и я загреб врот целую горку. И опять чуть не подавился! Горло конвульсивно сжалось, какбудто стремясь спасти меня от удушения кучкой помоев. Пришлось остановиться,медленно вдохнуть воздух через нос, сказать себе, что это не яд, а я не вампир,и аккуратно прожевать массу, следя, как бы не прокусить язык.

Но я прокусил его еще раньше, и теперь этот кусок саднящейплоти давал о себе знать. Рот переполнился болью, гораздо более ощутимой, чемпища. Тем не менее я продолжал жевать спагетти и начал размышлять о том, какиеони безвкусные, кислые, соленые и вообще состоят из чего-то жуткого, и наконецпроглотил их, снова почувствовав болезненное сжатие, а потом в груди началопускаться жесткий комок.

«Так вот, если бы это досталось Луи, а ты оставался бысобой, прежним самодовольным вампиром, сидел напротив и наблюдал, то ты непреминул бы осудить его за все, что он делает и думает, тебе бы претила егозастенчивость, то, что он впустую тратит время на этот эксперимент, не умея егопрочувствовать».

Я еще раз поднял вилку. Прожевал очередную порцию ипроглотил. Нет, какой-то вкус все-таки был. Конечно, не тот пикантный,восхитительный вкус, что свойствен крови. Он гораздо более банальный, аспагетти волокнистые и липкие. Ладно, еще вилку. Может быть, еще понравится.Кроме того, наверное, здесь просто не очень хорошо готовят. Еще порцию.

– Эй, притормозите, – сказала симпатичная женщина. Онаприслонилась ко мне, но через пальто я не чувствовал ее сочной мягкости. Яповернулся, снова посмотрел ей в глаза, полюбовался длинными черными изогнутымиресницами и приятно улыбающимся ртом. – Вы же вообще еду не жуете.

– Я знаю. Я очень голоден, – ответил я. –Послушайте, я знаю, что говорю ужасно неблагодарные вещи. Но не найдется у васчего-нибудь помимо этой свернувшейся массы? Понимаете, чего-нибудь пожестче –мяса, может быть?

Она засмеялась.

– Такого странного мужчину я еще не встречала. Нет, правда,вы откуда?

– Из Франции, из деревни, – ответил я.

– Хорошо, пойду принесу что-нибудь другое.

Стоило ей уйти, как я выпил новый бокал вина. У меняопределенно кружилась голова, но при этом мне становилось тепло и в своем родеприятно. К тому же мне внезапно захотелось смеяться, и я понял, что уже началпьянеть.

Я решил присмотреться к другим смертным. Как необычно – неулавливать их запах, не уметь прочесть их мысли! Я и голоса плохо слышал –только неясный гвалт и шум. И какое новое чувство – мне одновременно и жарко, ихолодно: голова плывет в перегретом воздухе, а ноги замерзают на тянущемся пополу сквозняке.

Молодая женщина поставила передо мной тарелку мяса, назвавего говядиной. Я оторвал одно волокно, что ее, видимо, изумило – нужно быловоспользоваться ножом и вилкой, – впился в него зубами и выяснил, что онотакое же безвкусное, как спагетти, но все же получше – почище, что ли? Ядовольно жадно прожевал его.

– Благодарю вас, вы были так добры ко мне, – сказаля. – Вы настоящая прелесть, и я сожалею о своих резких словах, правда.

Мои слова ее заворожили, а я, конечно, просто играл роль. Япритворялся личностью мягкой, а это не так.