Да-а-а… Позвать на помощь остальных… Что за отвратительнаяидея?! Не требуется богатого воображения, чтобы догадаться, каков будет ответМариуса, если я расскажу ему о своем поступке. По всей вероятности, он уже всезнает и кипит от возмущения. Что до старейших, то я содрогался при одной мыслиоб этом. Как бы то ни было, самое большее, на что я мог надеяться, это чтообмен телами останется незамеченным. Это я сознавал с самого начала.

Важно то, что Джеймс не знает, насколько остальныеразозлятся на меня из-за этого эксперимента. И не может знать. Кроме того, ондаже не представляет, до каких пределов может дойти его новая сила.

Да, но это преждевременно. Кража моих денег, разграблениеэтого дома – в представлении Джеймса это злая шутка, не более. Он просто не могоставить мне здесь ни одежду, ни деньги. Не позволила его мелочная воровскаянатура. Он не мог не схитрить немного, вот и все. Естественно, он планируетвернуться и потребовать свои двадцать миллионов. И он рассчитывает на то, что яего не трону, потому что, если я захочу повторить эксперимент, он будетединственным, кто может успешно его осуществить.

Да, вот она, его карта в рукаве – я не причиню вредаединственному смертному, который сможет осуществить обмен, когда я захочу егоповторить.

Повторить! Просто смешно. Я и засмеялся – что за чужой,странный звук! Я покрепче зажмурился и застыл, сгорая от ненависти к поту,липнувшему к ребрам, к боли в животе и в голове, к тяжелому ватному ощущению вруках и ногах. Я открыл глаза, но все, что я увидел, – это прежний блеклыймир нечетких углов и тусклых красок…

Повторить? О! Лестат, возьми себя в руки! Ты так плотно сжалзубы, что поранился! Ты прокусил язык! У тебя во рту кровь! И кровь по вкусупохожа на соленую воду – и все. На соленую воду! Соленую воду! Ради дьявола,возьми себя в руки! Прекрати!

Посидев еще пару секунд спокойно, я встал и принялсяметодично искать телефон.

В доме его не нашлось.

Красота!

Как глупо с моей стороны было не спланировать этот экспериментполучше. Я так увлекся великими духовными идеями, что не сделал для себя вообщеникаких благоразумных приготовлений! Нужно было снять апартаменты в «Уилларде»и оставить деньги в сейфе отеля! Нужно было нанять машину.

Машина. Что с машиной?

Я подошел к шкафу в холле, достал пальто, заметил дыру вподкладке – возможно, по этой причине он его и не продал, – надел его,пришел в отчаяние, так как в кармане не было перчаток, и вышел через черныйход, предварительно плотно закрыв дверь в столовую. Я спросил Моджо, хочет лион пойти со мной или останется здесь. Он, естественно, захотел ко мнеприсоединиться.

Глубина снега на тропинке была около фута. Пришлосьпрокладывать себе путь через него, но, дойдя до улицы, я осознал, что здесь онеще глубже.

Разумеется, никакого красного «порше». Ни налево от крыльца,ни в любом другом углу квартала. Просто для проверки я дошел до угла, потомповернулся и пошел обратно. У меня мерзли руки, мерзли ноги, а кожа лицаотчаянно болела.

Хорошо, придется идти пешком, пока я хотя бы не найдутелефон-автомат. Снег мело в спину, что я расценил как своего родаблагословение, но, с другой стороны, я ведь не знал, куда мне идти.

Что касается Моджо, то ему явно нравилась такая погода, оннеуклонно прокладывал себе путь вперед, и с его длинной серой блестящей шерстипадали сверкающие крошечные снежинки. У меня начался обычный припадок. Ясмеялся, смеялся, смеялся, кружась вокруг собственной оси, но потом замолчал,потому что в буквальном смысле до смерти замерз.

Но ситуация все-таки была ужасно забавной. Вот он я,человек, – бесценное событие, о котором я мечтал с момента собственнойсмерти, – и я ненавижу его до мозга этих человеческих костей! Мой шумнобурлящий желудок скрутил спазм голода. За ним последовал еще один, которомулучше подойдет название «судорога».

«Паоло», нужно найти «Паоло»… Но как мне получить там пищу?Ведь есть же необходимо. Без пищи я просто идти не смогу. Если не поесть, уменя иссякнут силы.

Дойдя до угла Висконсин-авеню, я увидел у подножия холмаогни и людей. Улицу очистили от снега, она определенно была открыта длятранспорта. Я видел, как под фонарями туда-сюда снуют люди, но картинавыглядела раздражающе мутной.

Я поспешил дальше, у меня болезненно немели ноги, причемодно не противоречит другому, как прекрасно известно тем, кто хоть раз ходил поснегу, и наконец увидел освещенные окна кафе. «Мартини». Прекрасно. Забудем о«Паоло». Сойдет и «Мартини». Перед входом остановилась машина, из нее вышлакрасивая молодая пара, поспешившая зайти внутрь. Я медленно подобрался к дверии увидел, как довольно хорошенькая молодая женщина за высокой деревяннойстойкой берет два меню для новых посетителей, которых она провела в затемненныйзал. Я мельком отметил свечи и скатерти с шахматным узором. И внезапно осознал,что противный, тошнотворный запах, который бьет мне в ноздри, – это запахгорелого сыра.

Мне бы и вампиром не понравился этот запах, нет, во всехотношениях не понравился бы; но подобной тошноты бы не вызвал. Он был бы где-товне меня. Но теперь он как бы соединился с моим голодом; он, казалось,натягивает мышцы в моем горле. Запах этот фактически оказался чуть ли не у меняво внутренностях, и меня тошнило уже не столько от запаха, сколько от давления.

Любопытно. Да, нужно запомнить все эти мелочи. Это и есть жизнь.

Хорошенькая молодая женщина уже вернулась. Она стояла впрофиль ко мне и смотрела на бумагу, лежавшую на деревянном столике перед ней,а потом подняла ручку, чтобы сделать пометку. У нее были длинные волнистыетемные волосы и очень бледная кожа. Я пожалел, что так плохо ее вижу. Япопробовал уловить ее запах, но безрезультатно. Пахло горелым сыром.

Я открыл дверь, игнорируя окатившую меня тяжелую вонь, идвинулся вперед, пока не очутился перед молодой женщиной; меня окуталоблагословенное тепло, запахи… Она оказалась мучительно юной особой с довольномелкими чертами лица и длинными узкими глазами. Тщательно накрашенный большойрот, прекрасной формы шея. Тело двадцатого века – сплошные кости под чернымплатьем.

– Мадемуазель, – сказал я, намеренно сгущая свойфранцузский акцент, – я очень хочу есть, а на улице очень холодно. Как ямогу заработать тарелку еды? Я помою полы, если пожелаете, отскребу горшки исковородки, сделаю все, что прикажут.

Она озадаченно уставилась на меня, потом выпрямилась,встряхнула длинными черными волосами, закатила глаза, снова глянула на меня иответила:

– Убирайся.

Ее голос казался вялым и глухим. Дело, конечно, было не вголосе, а в моих смертных ушах. Я не мог воспринять звучность, доступнуювампиру.