– Понимаешь… – Ир-Джейхан поморщился. – Мой дядя сегодня сказал одну вещь, которую я тогда не понял. Он сказал, что Сейлем не стоит раздора между семьями. А ведь это… существо, которое ты убил… Оно ведь именно раздора в Нистале и добивалось. Может, и вправду следует похоронить нашу вражду, если уважаемый Самир согласится лучше присматривать за сыночком и держать его от меня подальше.

– Твой дядя очень мудрый человек, Фарис, – медленно произнес ир-Кицхан, разглядывая молодого нистальца так, словно впервые в жизни его увидел. – И у него достойный племянник.

– Еще бы не мудрый, – усмехнулся тот. – Следовал бы я его советам, чинил бы сейчас колодезный ворот и никаких демонов никогда в жизни не увидел бы.

– Определенно твой дядя – умнейший человек, – серьезно провозгласил Раэн. – Что ж, раз ты не против, пусть будет так. Но я боюсь, что вы еще хлебнете горя со своим отпрыском, уважаемый Самир.

– А вот это уже не ваша забота, почтенный Раэн, – парировал старейшина. – Можете вы устроить, чтобы Мадин проспал до завтрашнего утра?

– Легко, – кивнул Раэн.

– Тогда я пришлю за ним людей, а вы скажете, что уважаемый Керим заболел. Допустим, у него случился удар. Может такое быть?

– При его телосложении это совершенно естественное явление. И потерю памяти частично объясняет… – Раэн с интересом и почти уважением взглянул на Самира. – А что делать с вашим сыном?

– Его я тоже заберу. А вас, если позволите, навещу… хотя бы завтра. Думаю, нам найдется, о чем поговорить.

– О да, поговорить нам и в самом деле нужно… – усмехнулся Раэн. – До встречи, уважаемый ир-Кицхан.

– До встречи, почтенный Раэн.

Не глядя на Фариса, ир-Кицхан поднялся, поклонился и вышел.

– Вот ведь мерзавец! – едва ли не с восхищением промолвил Раэн, когда за старейшиной закрылась дверь.

– Знаешь, я, пожалуй, тоже пойду, – как-то отсутствующе сказал Фарис. – Иначе кто-нибудь примчится меня разыскивать, а это ни к чему.

– Совершенно ни к чему, – ровно согласился маг. – Дело только в этом?

Фарис отвел глаза.

– Я не знаю… Мне нужно подумать. О том, что случилось. Обо всем. Не обижайся, Раэн!

– Я и не собирался, – усмехнулся Раэн. – Думать всегда полезно, а уж за починкой колодезного ворота в особенности. Полагаю, уважаемый Самир замечательно все объяснит Нисталю. Так что беспокоиться тебе не о чем. Всего хорошего, Фар!

– А… Да, и тебе!

Нисталец торопливо выскочил за порог, и за окном прошелестели по утоптанному снегу его шаги, стремительно переходя на бег. Раэн посмотрел ему вслед и вздохнул, а потом поднялся, с отвращением взглянув на разгромленную кухню. Надо здесь прибраться в ожидании добрых жителей Нисталя. Поставить на место утварь, вымыть полы от колдовских знаков. Что ж, игра почти закончена. Остался последний ход, самый крошечный, который либо окончательно подтвердит ничью между Тьмой и Светом, либо… неуловимо качнет чашу весов. Не сейчас, а когда-нибудь потом, в будущем… Том будущем, которое без этой игры стало бы совсем иным. Хуже или лучше, теперь уже никогда не узнать.

Раэн знал, что сделал все, что мог, но жуткое чувство опустошения не отпускало, ледяными щупальцами выворачивая душу наизнанку. Преодолевая слабость, он навел в кухне порядок и вышел на крыльцо, жадно дыша морозным воздухом. Ничего, пройдет. Не в первый раз и далеко не в последний. Кто сказал, что победе непременно нужно радоваться? Да и не его это победа, если разобраться. Ничья – победа Равновесия, а он вовсе не считал себя воплощением того, чему служит. Просто… пытался помочь этому миру, который незаметно полюбил за столько лет вместе с его бедами, радостями и, конечно, людьми. А хороший целитель, увы, иногда делает больно, и не все потом благодарны ему за эту боль, пусть она и принесла спасение. Это ведь не повод все бросить, правда?

– Последний ход… – прошептал Раэн. – Каким же он будет?

Утренний сад был тих и обворожительно прекрасен в своей нежной прелести, строгой и хрупкой. Тончайшее изысканное кружево веток темнело на бледно-серебристом небе, как узор в глубине опала. Последние дни, словно прося прощения за долгие холода, выдались на диво теплыми, и снег растаял, но прелые листья, устилавшие землю, за ночь покрылись изморозью и хрустели под неторопливыми шагами, словно глазурь на праздничном пироге, а сквозь них пробивались фиолетовые стрелки безвременников.

То в одном, то в другом углу, заросшем кустами, пробовали первые ноты новой зимней песни свиристели, перекликаясь весело и деловито. Красноватые веточки молодого терна, гибкие, целомудренно стыдливые даже в наготе, застенчиво кутались в высохшие плети вьюнка. Шелест сухих стеблей на ветру, перекличка воробьев, гудение какого-то чудом не уснувшего жука… Пожалуй, в тишине таилось куда больше звуков, чем казалось поначалу. Живая изгородь, утратившая прежнюю непроницаемость, все же хранила покой сада от досужих взоров если не былой плотностью, то нынешней прозрачностью, не позволяя никому подобраться близко незамеченным.

Впрочем, ничего особенного в саду и не происходило. Просто двое прогуливались по утоптанным тропинкам среди кустов сирени, мимо абрикосов и шиповника, покрытого алыми высохшими плодами. Хрустела под ногами корочка изморози, трепетали птичьи голоса, негромко звучали голоса собеседников.

– В мире много вещей, неподвластных магии, уважаемый ир-Кицхан. И, боюсь, это одна из них.

– Но вы же в силах сделать хоть что-то? Заставить его все забыть, например.

В голосе старейшины слышались непривычно просительные нотки.

– Заставить забыть? Да, это я могу, – согласился Раэн. – И тогда все станет еще хуже, потому что ваш сын продолжит мучиться, не понимая почему. Тоска, разъедающая душу, не уйдет вместе с памятью. Сейчас он хотя бы знает ее причину. Возможно, со временем боль пройдет.

– Возможно?!

– Вообще-то, вашему сыну несказанно повезло, – холодно сказал Раэн. – Хотя сам он, конечно, сейчас так не думает. Он мог потерять жизнь или душу, а утратил всего лишь иллюзию. Тварь из Бездны разжигала в нем алчность и жажду власти, манила удовольствиями, возможностью отомстить то ли за настоящие, то ли за мнимые обиды. Он привык к мысли, что будет обладать всем, что пожелает, и привык подпитываться силой демона. Поверьте, уважаемый Самир, его болезнь – хороший знак. Было бы куда хуже, останься в глубине его души нарыв.

– Хороший знак… – выдохнул ир-Кицхан с горечью. – Мой сын и наследник ненавидит меня!

– Как и весь мир, – пожал плечами Раэн. – И себя, кстати, тоже. Вы слишком долго давали ему все, что он желал. Потакали его прихотям. Не видели недостатков. Безоглядная любовь портит, уважаемый. А безнаказанность развращает.

– Хватит, почтенный, – досадливо отозвался старейшина и раздраженно сбил высохший венчик какого-то цветка прутом, который держал в руках. – Ваши поучения были бы к месту, если бы я сам не понимал, что натворил. Но раз уж пришел сюда к вам… Лучше скажите, что мне делать с сыном?