С этими словами он залез в шкаф и принялся что-то там выискивать. Наружу полетели мои юбки и футболки. При этом он продолжил свой монолог, который теперь звучал приглушенно, от чего казался еще более зловещим.

– Так вот, когда твой дружок пришел тебе на помощь и вы избавились от трупа, мои планы слегка нарушились. Я же думал, что ты поедешь с трупом в багажнике, а я позвоню в милицию и сдам тебя. Но твои мужики, готовы были за тобой испражнения подтирать, от тюрьмы спасать, с шабаша дожидаться…

Он громко икнул и вылез из шкафа с пледом в руках.

– О чем я говорил? Ах, да! Я за вами у гаражей следил, поэтому, когда добежал до машины, вы успели смыться из-под наблюдения. И я не знал, куда вы дели труп. И как назло, я где-то выронил мобильник, наверное, когда перелазил через забор. В общем, сообщить доблестной милиции о совершенном злодеянии не удалось. Пришлось ехать в загс. Но я же тебе говорил, что существует судьба? Так вот, исходя из ее предпосылок, нам было не суждено пожениться.

Рывком поставив меня на ноги, он поинтересовался, нравится ли мне его рассказ?

– Надеюсь, что да, потому как тебе придется его дослушать до конца, – сказал он почти веселым голосом, – но уже по дороге на дачу, потому как дольше здесь сидеть нет смысла. Сама посуди, прекрасный летний день, а мы торчим в городе!

И он принялся действовать. Ритку засунул в шкаф, хотя она и мычала и брыкалась. Заблокировал дверцы, замотал ручки скотчем, чтобы она не смогла оттуда вывалиться. И сказал, что если я буду себя хорошо вести, то он оставит ее здесь в шкафу, пока кто-нибудь ее не найдет, а если попытаюсь выкинуть какой-нибудь фортель, то он не раздумывая убьет нас обеих. Я, на всякий случай, покивала, что согласна на его условия, нужно продержаться как можно дольше. Сколько прошло времени с того момента, как Серега звонил в дверь? Минут тридцать, сорок, не больше. Наверняка он меня ищет, ведь за тем и оставлен был здесь, чтобы держать все под контролем. Куда он ушел, не обнаружив меня в квартире? Опять поехал к Ритке? Тогда он знает, что она тоже исчезла. Наши сотовые не отвечают, моя машина испарилась, мы не выходим на связь, соответственно, мы в беде. Надеюсь он додумается, как нас спасти!

Пока я себя старалась успокоить тем, что помощь не за горами, Коржиков распутал мои щиколотки, но взамен перепеленал бедра до самых колен. Теперь я могла передвигаться, но мелкими шажками, как японская гейша. Он напялил на меня самую длинную футболку и цветастую юбку до пят. Разрезал путы на руках, но тут же намотал новые, таким образом, руки стали связаны не сзади, а спереди. Чтобы скрыть «оковы», он перебросил через руки плед. После чего он двумя пальцами приподнял мой подбородок и, глядя мне в глаза, произнес внушительным тоном:

– Теперь слушай меня внимательно. Я сниму пластырь с твоего рта. Но если ты закричишь, то горько пожалеешь. Я убью не только тебя, но и твою подругу. Ты меня поняла? Учти: никто сразу ничего не поймет. Для всех я твой жених, профессор Коржиков, дурачок, которому ты исправно наставляешь рога. У меня будет время всех вас прихлопнуть. Ты же не забыла, что у меня пистолет?

Я утвердительно покачала головой, мол, не забыла.

– Хорошо, – кивнул он.

И задрал рубашку на животе, наглядно демонстрируя оружие, воткнутое за ремень. После чего резко содрал пластырь с моего лица. Слезы брызнули из глаз, и я слабо вскрикнула, потом уткнулась в плед лицом, согнувшись от боли в три погибели.

– Все. Пошли на выход, – скомандовал он.

И мы пошли. Его машина стояла прямо у соседнего подъезда. Он заботливо приобнял меня за талию, и мы медленно, но верно приближались к ней. Сердце мое хотело выпрыгнуть из груди, так оно громко колотилось и подскакивало. Я лихорадочно искала глазами Серегу, но увы, двор словно вымер – ни одной души. Было около четырех часов дня, а в это время редко кто сидит на лавочках без дела. Даже детишки куда-то разбежались. Я сникла. Неужели я ошиблась, неужели меня бросили в беде?

– Не дергайся, дорогая, – пробормотал Коржиков. – На этот раз все будет по-моему. И твои мужики останутся с носом.

Откуда он подцепил это словечко – «дорогая»? Никак насмотрелся американских боевиков, готовясь к военным действиям?

Костя щелкнул сигнализацией и помог мне сесть в машину. Галантный кавалер, да и только! От него пахнуло коньяком. «Хоть бы его милиция остановила!» – в отчаянии подумала я. Воображение тут же нарисовало, как его тормозят, он выходит, протягивает документы, а я выпадаю из салона и ползу к гаишникам с криками: «Спасите! Он меня похитил! У него пистолет!»

– Ты чего молчишь? – спросил он внезапно, заводя машину.

А я поняла, что ни слова ему не сказала с тех пор, как он снял пластырь с моих губ. А на что он рассчитывал, что я до самой смерти буду вести с ним светские беседы о декадентстве в России и Ренессансе во Франции?

– Актер должен иметь что сказать, даже если исполняет немую роль, – процитировал Коржиков, выезжая со двора. – Это откуда?

– Это Лец, Костя. Ежи Лец, – хрипло сказала я и поморщилась.

Изодранные пластырем губы нещадно саднили.

– Точно, – обрадовался он. – Это ты мне подсунула сборник его «непричесанных мыслей». Помнишь? А я еще читать не хотел. Оказалось – зря: мысли там очень здравые, хоть и не традиционные.

«Натуральный маньяк», – утвердилась я в здравой, но тоже нетрадиционной по отношению к нему мысли. А он тем временем вспомнил о своем обещании продолжить свою исповедь.

– Итак, Ксения, ты, я вижу, не хочешь признать, что все происшедшее с нами всего лишь закономерность, и мы ничего не могли изменить в глобальном плане. Ты продолжаешь считать, что человек сам творец своей жизни? Нет, и еще раз нет. Мы рождаемся, благодаря цепи случайностей и совпадений, живем по чужим законам и умираем внезапно и навсегда.

За окном мелькали знакомые улицы и площади родного города, а я ехала и прощалась с ним навсегда. Вдруг мне все-таки суждено умереть в лапах этого философствующего чудовища? Как сказал бы Громов, ты, Аверская, как была дурой, так дурой и помрешь. Надо что-то придумать, а не вести себя, как овца на заклании. И я стала прикидывать, что можно предпринять в создавшейся ситуации. На улицах ни одного гаишника, желающего остановить моего подвыпившего шофера. Может, стоит выпасть из машины на светофоре? Но люди, беспечно шагающие по тротуарам, не выглядели суперменами, готовыми отбивать меня у вооруженного убийцы. Что же делать, ждать до дачи или действовать в городе? Я сидела как на иголках, ожидая внутреннего сигнала как перед прыжком в воду с вышки. Обычно у меня всегда что-то клацает внутри, и я понимаю – пора – и шагаю вниз. Вот и сейчас я затаилась, пытаясь расслышать этот самый щелчок.

– Так вот, наша свадьба не состоялась именно потому, что этого события не было запланировано кем-то свыше. Отсюда и стечение всех обстоятельств. Ты знаешь, я же сразу узнал ту «Победу». Она принадлежала материному любовнику. Я не разглядел, кто был за рулем, но не сомневался, что это была она. Она тебя не просто ненавидела, она ненавидела тебя страстно, яростно, бесконечно, – он блаженно улыбнулся, коротко посмотрев в мою сторону. – Узнав от деда, что мы все-таки, вопреки всем ее стараниям, уговорам и запретам, решили пожениться, она обезумела. Уж не знаю, как она додумалась до всего этого плана с кражей машины, но, как видишь, ей все удалось. Но тебе опять повезло. Точнее, тогда еще не пришло время тебе умереть. Но мать-то не подозревала, что тебя ожидает, она же думала, что я тебя по-прежнему люблю. И она пошла ва-банк, явилась на банкет, чтобы отравить тебя цианидом, который у меня же дома и украла. Ты удивлена, откуда у меня взялся цианистый калий? О, это отдельная история, на которую, увы, нет времени. А что касается маменьки, то, наверное, это старческий маразм, иначе чем еще можно объяснить этот идиотский поступок?