Тут Шаршава начал постепенно смекать, что случилась ошибка.Сегваны ждали совсем других гостей, причём нешуточно грозных, и тоже с реки.Кузнец со спутницами померещились им чем-то похожими на тех неведомых людей.Оттого такая встреча, оттого и пирог, что настойчиво подсовывала ему бледнаясупруга набольшего. Отведают гости, причастятся одной пищи с хозяевами – иможно надеяться, что не станут в деревне уж очень-то безобразить!..

Шаршаве стало смешно. Он отломил душистого пирога, прожевали улыбнулся:

– Прости, добрый старейшина, но мы, видно, не те, коготы вышел встречать. Сами едем, одной лодьей. Как есть все перед тобой, никогобольше за собой не ведём.

Словно в подтверждение его слов, в лодке подала голосмаленькая дочка, проснувшаяся в большой плоской корзине. Сука Игрица немедленносунула нос в одеяльце, проверить, не развелась ли там сырость. Две девки дадвое малых детей!.. Хёгг проглоти, вот уж менее всего были они похожи на тех,кого ожидал увидеть и почти наяву увидел перед собою старейшина! Ошибкасделалась очевидна. Мудрый человек тут бы расхохотался и тем всё завершил… ножизнь была бы слишком легка, если бы все в ней всегда и всё делали по уму. Судяпо взгляду набольшего, он не велел Шаршаве отвязывать лодку и немедленноубираться подобру-поздорову оттого только, что молодой кузнец уже отщипнулпирога. С теми, кто после этого прогоняет гостей, судьба расплачивается быстрои так, что другим становится неповадно.

Набольший ткнул в сторону лодки густой седеющей бородой испросил почти зло: – Чьи будете-то?

Шаршава вдруг подумал – впервые за всё путешествие, –что они трое, оставившие свои семьи, могут дождаться беды от людей. Простопотому, что у них за спиной больше нет могучего рода, сурового к обидчикамсвоих детей. Так-то оно, всю жизнь со своими прожить, потом вдруг к чужимсунуться, сразу много поймёшь!.. И он ответил без лжи, но и не всю правду,потому что всю правду о себе никто в здравом уме сторонним людям не открывает:

– Племени мы веннского, гнездо же моё у Щеглов. Гостилиу Зайцев, теперь на реку Крупец путь держим. Пустишь ли, государь большак, насс женой, сестрой и детьми на несколько дней?

Старейшина мгновение помолчал… Всего более ему хотелосьпослать венна с его бабами Хёггу под хвост, но он не мог. Это только кажется,будто творящееся в лесной глубине, в одинокой деревне так и останется неведомоширокому миру. Неправда! Прячь не прячь, всё рано или поздно выходит наружу,звериными ли тропками, быстрыми ли ручьями, на птичьих ли крылах… А селению,где не чтят и отваживают гостей, быть пусту! Это закон, и блюдут его такиесудьи, которых ещё никому не случалось ни обмануть, ни задобрить. И набольшийответил:

– У нас добрым гостям всегда рады… Есть и клети пустые.Живи, сын славного отца, сколько пожелаешь.

– Теперь, когда мы достаточно удалились от суеты этогопропащего городишки и я узнал тебя получше, учёный аррант, я, пожалуй, могуповедать о своём происхождении, не опасаясь быть превратно понятым, –сказал Шамарган. – Нелегко было мне на это решиться, но ты – человектонкий и знающий… в отличие от некоторых, которым лишь бы тыкать пальцем ихохотать над тем, чего их убогие рассудки не в силах объять… Слушай же. Моимотцом был величайший маг, равных коему немного найдётся даже в кругах высшегоПосвящения. Люди называли его Тразием Пэтом… Увы, он дал мне никчёмную мать,чьё имя поистине не заслуживает быть названным. Мой отец на многое пошёл радинеё, даже отказался от некоторых обычаев, поддерживавших его чудесную силу… онаже отплатила ему самым чёрным предательством, из-за которого он попал в темницуи погиб. – Шамарган скорбно помолчал несколько мгновений, вздохнул идокончил: – Я же ставлю ей в сугубую вину ещё и то, что она не позаботиласьпередать мне ни единой крупицы дивных свойств, что выделяют мага в толпеобычных людей и которые должны быть непременно врождёнными, ибо без них никакоеусердие не способно сделать простолюдина чародеем… – Он вздохнул ещё печальнейи тяжелей и добавил: – Отец покорял своей воле чудовищ, поднимавшихся изокеанских глубин, и мановением пальца мог двигать холмы… А я даже огня неспособен разжечь, если под руками нет кремня и кресала!..

Его голос дрогнул – доверчиво и беззащитно. Так делятсязатаённой скорбью всей жизни, каждодневным несчастьем, скрываемым от людей.

Эврих выслушал удивительное признание Шамаргана, ни разу неперебив. Неподвижности и бесстрастию его лица позавидовали бы забытые изваянияМономатаны.

– Ага, – кивнул он в конце концов. И на томзамолчал. Лишь мельком покосился на Волкодава. Но венн не обнаружил никакогонамерения выручать его. Он ехал на своём сером, размеренно покачиваясь в седле,и невозмутимо думал о чём-то. Так, словно только что прозвучавшие откровенияего никоим образом не касались.

– Ври, да не завирайся, коротышка, – вдруг сказалаАфарга. – Случилось мне видеть славного Тразия Пэта, перед самой егогибелью, меньше года назад… По вам, белокожим, не разберёшь, сколько вам лет,но я-то на ваше племя насмотрелась и вот что скажу: нынче ему как раз стукнуло бытридцать. В каком же возрасте он целовался с твоей матерью, хотела бы я знать?

– Что ты можешь понимать в делах великих магов,дура!.. – исступлённо заорал в ответ Шамарган, и на сей раз его голоссорвался по-настоящему, а лошадь заложила уши и испуганно присела на задниеноги. – Какая разница, как выглядел Тразий Пэт!.. Возраст подобных ему –не для твоего скудного разумения!.. Пожелай он выглядеть древним старцем, он имбы и выглядел! А пожелал бы казаться мальчишкой – и ты, наследница тугодумныхослов, ему бы леденцы покупала да по головке гладила, ни о чём недогадываясь!.. Будь он тут, он в мокрицу бы тебя превратил за эти слова! А яногой бы растёр!..

– Ну так разотри, за чем дело стало? – по-кошачьихищно фыркнула Афарга. – Кишка тонка без тятеньки-мага?..

Тартунг заворожённо смотрел на неё, на пряди волос, странношевельнувшиеся возле шеи.

Шамарган с силой ударил пятками ни в чём не повинную лошадь,и вконец напуганное животное кинулось вперёд во всю скачь. Они пронеслисьсовсем близко от Эвриха, и тому показалось, что глаза лицедея блестелиподозрительно влажно.

Афарга передёрнула плечами и проводила парня уже знакомымВолкодаву презрительным жестом, словно выплеснув ему вслед из чашки какую-тогадость. И пробормотала поносное выражение, почти одинаково звучавшее на всехязыках:

– Крапивное семя…<Крапивное семя, крапивник –подразумевается, что ругаемый был зачат “при дороге в крапиве”, то есть сугубонезаконным и грязным образом. >

Волкодаву вдруг стало жаль её. Собственно, ему жаль было иШамаргана, всё силившегося что-то доказать им с Винитаром. У бедняги сиделабольшущая заноза в душе, он уже называл себя сыном полководца, видного жреца,великого мага, – кого изберёт в следующий раз? Самого Предвечного иНерождённого? А себя, не иначе, объявит затерявшимся Младшим?.. Ох, недождаться бы ему в таком случае вразумляющего щелчка прямо с Небес!.. А этаАфарга готова со всем белым светом подраться, – и тоже, кажется, оттого,что избывает и избыть не может какую-то боль… Какую? Уж не безответную листрасть к своему “великому и величественному господину”?..