Восемнадцать мужчин выглядели похожими, как единокровныебратья. Все среднего роста, темноволосые и усатые, очень крепко сложенные,страшно сильные и выносливые даже на вид. И одевались они одинаково. В удобныекожаные штаны и стёганые безрукавки под цвет шерсти собак.

Старейшина Хряпа вышел к ним в точности так же, какнесколькими днями ранее – к веннам. И жена его снова несла на полотенце вкусныйсегванский пирог. Псиглавцы не столько сами съели его, сколько разломалиполакомиться собакам. Они о чём-то говорили, смеялись. Супруга набольшего времяот времени отворачивалась, опускала глаза. Наверное, шутки были не из тех,которые уместны при женщинах. Однако Хряпа благоразумно помалкивал.

Потом все двинулись наверх, к деревенскому тыну. Наёмникиоценивающе оглядели сегванское укрепление, одобрительно покивали. Псы, неудерживаемые ни поводками, ни словом команды, побежали вперёд людей –обнюхивать, обживать новое место. Скоро откуда-то послышался истошный лай,потом собачьи вопли и наконец – хриплый взвизг первой задранной шавки.

Кажется, деревню, чьё племя так любило похвалятьсявоинственностью, ожидали очень нескучные времена…

* * *

На великом большаке, что тянется с юга на север через весьСаккарем, в одном месте есть очень примечательная развилка. От неё уже недалекодо города Астутерана, и туда-то ведёт главная дорога, вымощенная несокрушимымсерым камнем не то что до Последней войны, но, как представляется многим, дажепрежде Камня-с-Небес. Ответвляющаяся дорога сворачивает на восток. Её никтоникогда не мостил, но она убита почти до той же каменной твёрдости. Так, что немогут размягчить даже посылаемые Богиней дожди. А сделали это тысячи и тысячиног, прошагавшие здесь за долгие-предолгие годы.

Этой дорогой уходят в Самоцветные горы караваны рабов.

Эврих долго смотрел на две широкие колеи, тускло мерцавшиесквозь слой пыли словно бы отполированной твердью… Ему показалось, дорогадышала таким чудовищным горем, что смеяться и рассуждать здесь о чём-то весёломбыло бы настоящим кощунством. Насторожился и притих даже Шамарган. Сам же Эврихне сразу собрался с духом, чтобы тихо спросить ехавшего рядом с ним Волкодава:

– Ты… шёл здесь?

Венн отозвался, помолчав:

– Нет. Ксоо Тарким купил меня позже… Меня привезли вклетке и совсем с другой стороны.

Эвриху показалось, его вопрос на время отвлёк Волкодава откаких-то мыслей вполне потустороннего свойства. Аррант не знал, что именно этобыли за мысли, да и знать не хотел, но они всё равно ему очень не нравились. Онсказал просто для того, чтобы что-то сказать:

– Так дело пойдёт, скоро здешнюю дорогу тоже решатзамостить! И получится она ещё пошире старого большака!..

Волкодав коротко отозвался:

– Не замостят.

Глубокое и синее саккаремское небо с самого утра былотусклым, чувствовалось приближение ненастья, против всех обычаев здешнегопогодья<Погодья, погодье – здесь: климат. > подбиравшегося с севернойстороны. И, как часто бывает в безветренную погоду, вершины облаков не спешилипоказываться над горизонтом, лишь посылали впереди себя гнетущую удушливуюжару. В дорожной пыли ползали отяжелевшие насекомые, других над самой землёйподхватывали проворные ласточки.

Так совпало, что слова Волкодава сопроводил далёкий раскатгрома. Эврих вздрогнул в седле, ему стало по-настоящему жутко. Он вспомнилкое-что, относившееся ко временам Последней войны. Что-то о совокупностичеловеческого страдания, которое, превысив некую меру, обретает собственноесуществование и становится страшной сокрушающей и очистительной силой. Но этасила не может разить сама по себе, ибо нет разума у страдания. Нужен человек,который не побоится растворить себя в этом раскалённо-кровавом потоке и темсамым дать ему осмысление… Человек, для которого оставить на лике Земли морщинуэтой напитанной людским горем дороги окажется столь же невозможным, как длянего, Эвриха, когда-то невозможно было оставить в этом мире Огненное зельеворишки-колдуна Зачахара… Он, Эврих, тогда поставил на кон очень многое. И нетолько собственную жизнь, но даже посмертие: убил мага, который почитал его засоюзника и чуть ли не друга. И уцелел только промыслом Всеблагого ОтцаСозидателя, вовремя пославшего ему на выручку великого Аситаха…

Сколько ни гордился аррант своим хладнокровием учёного,своей способностью отстраненно размышлять о вещах, повергающих в трепет исмущение иные блистательные умы, – эту мысль его разум просто отказалсяпестовать. И тем более делать из неё выводы. Эврих завертелся в седле, ищаспасения от того, что упорно лезло ему на ум… И почти сразу воскликнул:

– Винитар! Слышишь, кунс Винитар! Что у тебя с рукой?

Все невольно посмотрели на Винитара. Тот вправду держалповодья послушного Сергитхара одной левой рукой, а правую, с рукавом, натянутымна самые пальцы, не отнимал от груди. Было видно, что общее внимание недоставило сегвану особого удовольствия.

– Что у тебя с рукой? – повторил Эврих. Винитарравнодушно пожал плечами:

– Ничего. Попортил немного.

– Вижу я, какое “немного”! – почти с торжествомзакричал Эврих, хотя на самом деле был весьма близок к слезам. Невольничьядорога, что ли, так на него действовала?.. – Знаю я вашу породу!Доводилось уже с такими, как ты, горя хлебать!..

Слова неудержимо сыпались с языка. Он принялся ругаться,громко и непотребно, с красочными “картинками”<С “картинками”, “картинки” –матерные выражения. >, требуя немедленного привала, костра и чистой воды, неговоря уже о своём лекарском припасе. Афарга кривила надменные губы, парнишкаТартунг взирал на господина и старшего друга в немом восхищении: ишь,оказывается, как густо умел изъясняться благородный аррант!.. Уж сколько они сним путешествовали, в каких переделках бывали, но подобного красноречия, право,Тартунг доселе за ним даже не подозревал!..

Остальные смотрели на Эвриха, как на больного, которыйпривередничает и чудит, горя в лихорадке. Грех не потакать желаниям такогобедняги. Глядишь, потешится да и вжиль<Вжиль – на поправку, к жизни. >повернёт. Или хоть успокоится на какое-то время…

Они остановились у первого же ручейка, рядом с которым,благодарение Богам Небесной Горы, не оказалось следов стоянки рабскихкараванов. Был устроен костёр, и, пока грелась вода в котелке, Винитар неохотнозасучил правый рукав. Кисть руки оказалась не только прикрыта тканью рубашки,но и замотана тряпицей. Повязка сразу показалась Эвриху слишком тугой.

– Где попортил? – спросил он сегвана.

Тот снова пожал плечами, по-прежнему считая, что аррантбеспокоится о ерунде:

– Тогда в Чирахе, у мельника… охранника вразумлял.

– И он тебя?..

– Нет. О зуб его вроде оцарапался.

– Оцарапался!.. – простонал Эврих. Сколько раз унего на глазах гибли сильные люди из-за пустячных царапин, вовремя не промытыхот грязи. Он со всей живостью вообразил гнусный рот и гнилые зубы охранника,которому Винитар своротил на сторону рыло…