Увидел Василий, что с князя Михаила уже снимали аркан, крепко стянули за спиной руки и повели к лагерю, а он, истошно матерясь, поносил татарву. Только на миг засмотрелся Василий Васильевич и почувствовал, как острая боль ожгла плечо. Глянул государь на руку, а вместо кисти — кровавый обрубок. Превозмогая боль, перехватил князь булаву здоровой рукой, стал отмахиваться от наседавших татар. А потом конь упал под ударами сабель, подминая всадника под себя. Поднялся великий князь, осмотрелся. Гибли рядом последние рынды, пытаясь спасти государя от полона. Лишь один молодой телохранитель с окровавленным лицом сумел пробраться к Василию, соскочил с коня.

— Спеши, государь! Спеши! — кричал рында.

Жеребец вырывался, напуганный звоном железа и отчаянными криками, а рында упрямо тащил его к великому князю.

— Садись скорее, государь! — подставлял рында спину.

До коня путь недалек, да кругом татары путь преграждают.

Здоровой рукой князь ухватил поводья, потянул к себе, ласково поглаживая жеребца. Рында вдруг споткнулся и, неловко пятясь, завалился на бок — из его спины торчала стрела.

— Спеши, государь… — только и промолвил он.

Напуганный конь вздернул голову, вырвав поводья из слабеющих пальцев князя, и поскакал в открытое поле.

Оглянулся великий князь, а рядом татарин в мохнатой шапке занес руку с саблей над его головой. Прикрыл князь глаза, чтобы достойно принять смерть. Видно, степняк разглядел, что перед ним не простой воин, и в последний момент опустил саблю.

Кто-то грузный навалился на князя, крепко обхватил его руками, и Василий, не в силах сбросить с себя ношу, упал на стоптанную траву. Он успел лишь разглядеть среди лошадиных ног веселый синий глаз василька, тот словно подмигивал ему: скрывался, а потом вдруг появлялся, потревоженный дуновением ветра.

И князя поглотила тьма.

Великокняжеский пленник

Когда Василий очнулся и открыл глаза, то увидел прямо над головой низкие своды, которые, казалось, грозили раздавить его, прижать к жесткому ложу. Он удивился, что не было около ни коня, ни Прошки Пришельца. Тишь одна. Потолок давил на него все сильнее, Василий почти почувствовал, как балки навалились на грудь, выдавливая из горла жалкий стон. И опять великий князь потерял сознание, провалился глубоко, в самую преисподнюю.

В себя Василий пришел только через три дня, глянул государь на ладонь, а вместо пальцев жалкие обрубки, такие, что и трость теперь не удержать. Рядом женщина в белом, лица не видать — повязана платком. Наклонилась она над князем, и Василий разглядел ее карие глаза. «Молодая девка, — подумал он. — Эдак годков осьмнадцать будет».

И тут государь вспомнил эти глаза. Выходит, это был не бред. Он помнил, как она приподнимала его отяжелевшую от долгой болезни голову своей хрупкой ладошкой и поила из кувшина каким-то мутным и горьким зельем. Такие глаза не могут присниться, их можно встретить только наяву.

— Лицо открой, — попросил Василий. — Я хочу посмотреть на тебя!

Девушка что-то произнесла по-татарски, а у самого изголовья раздался вдруг веселый смех.

— Ай да Василий! Ай да князь! Узнаю, узнаю своего крестника!.. Так, кажется, это у вас на Руси называется? Едва на тот свет не отправился, а как воскрес, так девку соблазнять стал. Понравилась? Ладно, успеешь еще, уступлю я тебе ее. Поправляйся только.

Василий приподнял голову и увидел Улу-Мухаммеда. Казалось, хан не изменился совсем, может, только поседел чуток, а лицо сделалось как будто суше. Все такой же большой и громогласный.

— Кто она такая, хан?

— Она из моего гарема и хорошая знахарка. Вот она тебя и выходила. Не будь ее рядом, беседовать бы тебе сейчас с вашим Богом Христом.

— Где мои полки? Они разбиты? — спросил князь тихо.

Улу-Мухаммед развел руками: походило на то, что он искренне сожалел о случившемся.

— Да, князь, разбиты…

— Выходит… я в плену?

— Ну что ты! Что ты, князь! — возмутился казанский хан. — Ты мой гость! Ты когда-то был моим гостем в Сарайчике в Золотой Орде, останешься им и сейчас. Я рад тебя видеть.

— Если я твой гость, хан, тогда пусти меня с миром.

— Иди, — просто отозвался хан.

Василий Васильевич попытался подняться, оперся локтями о твердое ложе, но силы вдруг оставили его, и он упал на мохнатую подстилку.

Улу-Мухаммед смеялся, но его смех был беззлобным, так мог радоваться человек только с чистой совестью.

— Не печалься, князь, — утешал по-отечески Мухаммед. — Я не стану задерживать тебя долго. Как только ты поправишься, так тотчас можешь отправляться к себе. Сколько же мы с тобой не виделись, Василий? Десять лет? Одиннадцать?

— Двенадцать лет, хан…

— Двенадцать лет! А кажется, это было совсем недавно. Я помню тебя совсем мальчишкой, когда ты пришел защищать московский стол от своего дяди Юрия. Теперь уже нет эмира Юрия, и тот мальчишка давно вырос. Сейчас передо мной воин! Знает Аллах, я часто вспоминал тебя! — И трудно было понять, что кроется за этими словами. — Хотя, поверь мне, Василий, у меня был повод, чтобы обижаться на тебя. Но я все простил! Я просто рад видеть тебя в своем доме!

— А не лукавишь ли ты, хан? Твой ли это дом? — спросил великий князь. — Я узнаю эти места, мы находимся в Нижнем Новгороде, и келья, где ты сейчас сидишь, монашеская!

— Нет, ты не прав, князь! — мягко возразил Мухаммед. — Твои дружины оставили Нижний Новгород, и мне ничего не оставалось, как войти в него.

— Так же ты заходишь без приглашения и на окраинные русские земли.

— Оставим взаимные упреки, князь, — слегка нахмурился Улу-Мухаммед. — Они ни к чему не приведут. Твои дружины тоже частенько нарушали мой покой. Ты укреплял моих врагов своими дружинами, когда я, как загнанный пес, бегал от них по всей Орде, пытаясь отыскать хоть какое-нибудь пристанище! Помнишь, князь, я обращался и к тебе! — На мгновение в его глазах вспыхнула ярость, но хан тотчас улыбнулся, и снова Василий Васильевич увидел перед собой гостеприимного хозяина. — Оставим этот разговор, думаю, мы вернемся к нему, когда ты поправишься совсем.

— Что стало с моими братьями?

Улу-Мухаммед опять улыбнулся.

— Они все мои гости! Только вот твой брат Иван отказался от моего гостеприимства и удрал от моих батыров босым на быстром скакуне. — Хан посмотрел на Василия, и князь разглядел в глазах Мухаммеда сожаление. — Очень жаль, что мы встретились здесь. Нам бы быть союзниками, а мы враждуем. Нам бы забавляться вместе на соколиных охотах, а мы друг друга упреками обижаем. — И уже весело: — Думаю, князь, у нас будет с тобой время, чтобы потравить зверя и птицу побить, отдыхай у меня столько, сколько тебе вздумается! И без женской ласки ты не останешься, у меня такие красавицы есть, у тебя дух захватит! — смеялся Улу-Мухаммед. — И еще ты должен благодарить меня, что я спас тебя от смерти. Мои лекари залечили одиннадцать твоих ран, и все время ты находился между жизнью и смертью.