В-третьих, помимо информации о калмыцкой коннице, перебежчик, по-видимому, сообщил королю некоторые и без того известные шведскому командованию достоверные сведения о расположении и численности русской армии, а также рассказал про полк новобранцев, одетый в серые мундиры (их не успели покрасить), который должен был принять участие в бою. С точки зрения здравого смысла, в решающем противоборстве новобранцев оставляют в резерве, тем более что царская армия и без них имела подавляющее численное преимущество. Поэтому кажется удивительным расчет, что король поверит в этот рассказ. Однако царь, который якобы догадался, о чем будет рассказывать перебежчик, заранее приказал переодеть в серые мундиры один из лучших пехотных полков – Новгородский полк бригадира Кристиана Пфейленгейма[501] – и вывел его на поле боя на втором этапе битвы в составе дивизии генерала Репнина под своим личным контролем. Эти действия с предварительным переодеванием, только подтверждающие роль перебежчика в качестве русского агента, в действительности мало на что повлияли. На втором этапе битвы, после выхода царской армии из укрепленного лагеря, шведы не пытались сконцентрировать свои силы против отдельных участков фронта противника, но атаковали всю линию вражеской пехоты и потеснили левый фланг русских вплоть до переодетого в серые мундиры первого батальона Новгородского полка (весьма спорным является утверждение Е. Тарле по поводу специальной концентрации элитных или усиленных частей на правом фланге шведской пехоты[502], поскольку вся линия пехотного боевого порядка оказалась смещена к левому флангу русской армии, причем царской артиллерии удалось рассеять левый фланг шведов).

В-четвертых, следует также отметить, что та часть оперативной комбинации русских, которая касалась ввода своего агента, основывалась опять-таки на осознанном и подсознательном обращении обеих сторон к опыту битвы под Нарвой перед лицом нового большого столкновения. По утверждениям русской стороны, сведения о расположении и численности русских войск накануне битвы под Нарвой королю сообщили из гарнизона крепости по информации перебежчика из царской армии, шведа по национальности, второго капитана бомбардирской роты Лейб-гвардии Преображенского полка Иоганна (Ягана) Гуммерта (Гумморт, Гуммор, Johann Hummert)[503], который в 1701 году попытался вступить в переписку с Петром, как в свое время князь Андрей Курбский с царем Иоанном IV (в своем письме Гуммерт, в частности, замечал царю, что русские солдаты думают только о том, как набить свое брюхо и ничего не делать[504], но это утверждение, с большими или меньшими основаниями, относится к солдатам любой армии). Если так и было, то под Нарвой информация перебежчика, по-видимому, полностью подтвердилась. Соответственно русское командование могло рассчитывать, что в психологическом аспекте тем больше оснований у короля будет вновь поверить немецкому унтер-офицеру Лейб-гвардии Семеновского полка из русского лагеря под Полтавой.

В связи с этим следует упомянуть и о том, что в той же битве под Нарвой русское командование было введено в заблуждение показаниями шведского перебежчика, драгуна, существенно преувеличившего численность главных сил шведов и количество имевшейся у них артиллерии. Эта информация повлияла на решение военного совета русской армии встретить противника не в поле, а на заранее укрепленных оборонительных позициях. Подготавливая операцию против русской армии под Головчином, шведы также направили в русский лагерь своего агента под видом перебежчика-волоха, который ложно указал наиболее вероятное направление главного удара. За девять месяцев до Полтавской битвы сам царь Петр едва не был введен в заблуждение относительно направления движения корпуса генерала Левенгаупта каким-то якобы шведским агентом, который, по-видимому, тоже являлся перебежчиком. Непосредственно перед Полтавской битвой, вероятно, 23 июня, шведское командование вновь направило в русский лагерь своего агента под видом перебежчика, чтобы побудить русских к активным действиям сообщением, что к шведам на помощь движется конница крымского хана[505] (интересно, что данная информация, как и в случае с калмыками, была по существу верной – хан Девлет-Гирей в середине июня вывел свою конницу за Перекоп, но был остановлен известием от Бендерского сераскира Юсуф-паши, что для оказания помощи шведам сначала надо дождаться формального заключения договора со шведским королем, текст которого курьер уже вез Карлу XII, но прибыл слишком поздно, 29 июня). Для царя, стремившегося в соответствии с ветхозаветными библейскими канонами мстить своим врагам способом, аналогичным их деяниям, все это являлось дополнительным предлогом использовать против шведов их же прием.

К изложенному остается добавить, что сведения о перебежчике и переданной им информации оказались почему-то не в захваченных после боя архивах шведского короля, а в бумагах царя и документах царской канцелярии (в том числе в одном из основных русских источников о битве под Полтавой, так называемом «Журнале Петра Великого» («Юрнал или Поденная записка государя императора Петра Великого с 1698 до заключения Ништадского мира»)). Этот странный факт можно лишь отчасти объяснить тем, что после битвы перебежчик был взят русскими в плен и, как обычно, посажен на кол, а перед этим под пыткой рассказал обо всем, что он передал шведам[506]. Однако казнить в превентивных целях и для создания видимости могли любого наемника немецкой национальности, которых было достаточно среди более чем 20 тысяч солдат и офицеров шведской королевской армии, взятых в плен в ходе битвы под Полтавой и в первые дни после битвы. Такая показная казнь подставного лица всего лишь маскировала агентурную работу русского командования и обеспечивала прикрытие для самого агента, которому иначе угрожала бы месть со стороны шведского короля, а так он вполне мог под чужим именем безнаказанно вернуться на родину в Германию с полученным вознаграждением (а возможно, еще и с женой и ребенком, поскольку царь Петр и Меншиков насильно навязывали в жены иностранным офицерам своих забеременевших любовниц[507], причем царь подыскивал в качестве «почетных рогоносцев» особо доверенных лиц, например, таких как Александр Румянцев, который смог вывезти из Австрии бежавшего за границу царевича Алексея Петровича и женился на царской любовнице Марии Матвеевой, родившей от царя Петра будущего фельдмаршала Петра Румянцева).