Третий путь вел через Малобудищенский лес между деревнями Малые Будищи и Иванчинцы. По нему более 10 тыс. шведских солдат и офицеров, в основном из состава кавалерии, отступили с поля Полтавской битвы после разгрома и уничтожения шведской пехоты. Следовательно, этот лес также был проходим для войск. Русских частей, за исключением пикетов и отрядов иррегулярной кавалерии, здесь не было (вдоль опушки Малобудищенского леса были размещены заставы казаков и калмыков[493]). Однако затяжной обход системы русских редутов с запада был сопряжен для шведов с тем риском, что их заблаговременно обнаружат заставы противника, после чего вражеская иррегулярная конница, располагавшаяся в районе Иванчинцы, Осьмачки, Жуки, Тахтаулово, отрежет походные колонны от собственного лагеря, а регулярная кавалерия атакует их из района редутов, не позволив развернуться в боевой порядок. Тем более, значительную часть пути войскам требовалось преодолеть по лесу, что грозило разобщением сил и утратой управления.

Кроме этого, существовал и четвертый путь – непосредственно вдоль поймы реки Ворсклы, по которому целесообразно было отправить хотя бы небольшой диверсионный отряд казаков для организации демонстративного нападения со стороны неприкрытого укреплениями тыла русского лагеря.

По информации В. Молтусова, генерал Станислав Понятовский советовал шведским военачальникам испробовать пути обхода русских редутов и через Малобудищенский, и через Яковецкий леса, направив туда кавалерию, чтобы она обошла с флангов конницу противника, прикрывавшую редуты[494]. Тем не менее, в итоге шведское командование предпочло наименее рискованный, но и самый очевидный для неприятеля – и потому самый бесперспективный путь по проходу между обоими лесами, через систему вражеских редутов.

К 26 июня король и высшие офицеры его армии уже располагали достоверной информацией о противнике. В ночь с 25 на 26 июня лейтенант Йоахим Лют (Лит, Joachim Matthias Luth) из Сконского драгунского полка (швед. Skånska ståndsdragonregemente) вместе с двумя валахами разведал расположение царской армии и доложил, что противник окопался валами, рвами, шанцами и прикрыл себя кавалерией, расположив ее в поле[495]. В ту же ночь в лагерь шведской армии явился перебежчик, унтер-офицер Семеновского полка, который сразу же был доставлен к королю Карлу и дал показания по поводу скорого прибытия к русским войскам подкрепления в виде иррегулярной конницы, а также наличия в царской армии отдельных частей, сформированных из новобранцев[496].

Воскресным днем 26 июня шведский генералитет произвел осмотр шести поперечных и двух уже готовых постройкой продольных редутов. Следовательно, Карл XII и его высшие офицеры располагали информацией о геометрии полевых укреплений противника, примерной численности и размещении войск царя и знали, что за редутами находится лагерь русских драгун, тогда как основные силы пехоты укрыты внутри ретраншемента, защищенного артиллерией. Единственной неожиданностью для шведов стало только то, что в ночь с 26 на 27 июня русские удлинили продольную линию редутов постройкой еще двух укреплений, но это не являлось критическим фактором влияния на развитие оперативной ситуации. В первой половине дня 26 июня (в воскресенье) Карл XII собрал у себя фельдмаршала Реншельда, министра графа Пипера и командира Далекарлийского полка (швед. Dahlregementet) полковника Густава Хенрика Сигрота (Gustaf Henrik Siegroth)[497]. Он сообщил им о своем решении атаковать русскую армию наступавшей ночью с 26 на 27 июня (по старому шведскому стилю – с 27 на 28 июня).

По-видимому, решение короля немедленно атаковать русскую армию диктовалось показаниями перебежчика, прежде всего, сообщением о прибытии 40 тыс. иррегулярной конницы, которая в таком количестве должна была существенно изменить оперативную обстановку – фактически это означало для шведской армии полную блокаду. В действительности названная цифра оказалась сильно преувеличенной, поскольку 4 июля прибыли только около 3,2 тыс. калмыков. Поэтому можно предположить, что перебежчик являлся агентом царя, а его переход на сторону шведов и передача дезинформации – оперативной комбинацией русских в целях отвлечь внимание Карла от осады Полтавы и побудить шведов к иным действиям – атаке на редуты и укрепленный лагерь или отступлению от города. Данное предположение подтверждается целым рядом фактов и обстоятельств.

Во-первых, перебежчик явился к шведам сразу же после военного совета в русской армии, который состоялся вечером 25 июня[498]. При этом из писем Петра к коменданту Полтавы следует, что царь опасался, как бы город в целости не достался противнику[499]. Кроме того, поскольку фельдмаршалы Шереметев и Реншельд накануне заключили соглашение о дате битвы – 29 июня[500], постольку, видимо, в тот день русская армия обязана была выйти в поле, что отнимало у нее преимущество воспользоваться полевыми укреплениями. Чтобы гарантированно предотвратить такое развитие событий, царю требовалось спровоцировать шведского короля атаковать основную русскую армию в ее лагере либо начать отступление. Побудить к этому Карла могла кажущаяся достоверной дезинформация, в качестве которой царю и другим членам военного совета, вероятно, показались подходящими сведения о численности прибывающей к русским иррегулярной конницы калмыков, – ее шведам априори было трудно оценить.

Во-вторых, статус перебежчика опровергает возможные мотивы его поступка. Для передачи сведений русское командование должно было подыскать надежное лицо, положение которого отвечало разработанной легенде. Поэтому выбрали унтер-офицера гвардейского полка, причем немца, то есть человека осведомленного, однако в силу своей национальности как бы склонного к переходу на сторону шведов. В действительности социальное и должностное положение унтер-офицера Семеновского или Преображенского полков являлось настолько высоким, что поменять его на статус перебежчика в оказавшейся в катастрофическом положении шведской армии мог только человек, совершенно неадекватно реагирующий на ситуацию (как и Иван IV Грозный и Иосиф Сталин, Петр I вынужден был опираться в своей деятельности не на социальную поддержку широких групп и слоев русского общества, а на узкий круг лично преданных «опричников», которыми являлись, прежде всего, офицеры гвардейских частей, поэтому, например, сержант гвардии Михаил Щепотьев одно время надзирал за фельдмаршалом Шереметевым и давал ему обязательные к исполнению указания (во время Астраханского бунта Петр I был недоволен мягкими, по его мнению, действиями фельдмаршала Шереметева по усмирению мятежников, поэтому отправил к нему из Воронежа для личного надзора сержанта Щепотьева, написав: «… что он вам будет доносить, извольте чинить»), а посланным в провинции гвардейцам предписывалось быть «понудителями» и «губернаторам беспрестанно докучать», чтоб они неотложно исполняли царские требования, в противном случае гвардейцы должны были «как губернаторов, так вице-губернаторов и прочих подчиненных сковать за ноги и на шею полонить цепь, и по то время не освобождать, пока они не изготовят ведомости», так что унтер-офицер Лейб-гвардии Преображенского полка Поликарп Пустошкин в 1720 году приказал посадить на цепь Московского вице-губернатора бригадира Ивана Лукича Воейкова, – участника Полтавской битвы в качестве командира Тобольского пехотного полка).