его видела? Ты знаешь, где он?.. Ты знаешь, кто он?.. Послушай, если ты не ответишь…

Он с трудом сдержал гневный порыв. Но, вспомнив внезапно вчерашнее и то, что она скорее всего сохранила только зрительную память того времени, когда была еще в разуме, он написал на белой стене заглавные буквы «Л» и «М».

Протянув руки к буквам, она вроде бы утвердительно кивнула.

– А дальше? – заторопил ее Люпен. – Дальше!.. Напиши сама.

Но, издав страшный крик, она с воплями бросилась на пол.

Потом вдруг – тишина, неподвижность. Еще судорога. И она застыла.

– Мертва? – спросил император.

– Отравлена, ваше величество.

– Ах, несчастная… А кем?

– Им, ваше величество. Она наверняка его знала. Он испугался ее разоблачения.

Прибыл врач. Император указал ему на Изильду, потом обратился к Вальдемару:

– Всем твоим людям приступить к делу… Пусть обыщут дом… Телеграмму на пограничные вокзалы…

Он подошел к Люпену:

– Сколько времени вам понадобится, чтобы вернуть письма?

– Месяц, ваше величество…

– Хорошо, Вальдемар будет ждать вас здесь. Он получит мои указания и полномочия предоставить вам все, что вы пожелаете.

– Чего я желаю, ваше величество, так это свободы.

– Вы свободны…

Глядя, как он удаляется, Люпен произнес сквозь зубы:

– Прежде всего свобода… А потом, когда я отдам твои письма, о величество, всего лишь рукопожатие, непременно рукопожатие императора взломщику… чтобы доказать тебе, как ты не прав, гнушаясь мною. Ведь, в конце-то концов, это все-таки неучтиво! Господин, ради которого я покидаю свои апартаменты в «Санте-отеле» и которому оказываю услугу, так вот этот господин позволяет себе воротить нос… Ну попадись он мне снова, этот клиент!

Семеро бандитов

I

– Мадам примет этого гостя?

Долорес Кессельбах взяла визитную карточку, которую протягивал слуга: Андре Бони.

– Нет, – ответила она, – я его не знаю.

– Господин очень настаивает, мадам. Он говорит, что мадам ожидает его визита.

– А-а!.. Возможно… действительно… Проводите его сюда.

После событий, перевернувших жизнь Долорес и неумолимо преследовавших ее, она покинула отель «Бристоль» и перебралась в один тихий дом на улице Винь, в глубине Пасси.

За домом простирался красивый сад, окаймленный другими густыми садами. Когда мучительные приступы не удерживали Долорес целыми днями никому не видимой в комнате с закрытыми ставнями, она просила вынести ее под деревья и, печальная, оставалась лежать там, неспособная противостоять злой судьбе.

Снова заскрипел песок аллеи, и в сопровождении слуги появился молодой человек с элегантными манерами, очень просто одетый. По несколько устаревшей моде некоторых художников, он носил отложной воротник и развевающийся темно-синий шейный платок в белый горошек.

Слуга удалился.

– Андре Бони, не так ли? – спросила Долорес.

– Да, мадам.

– Я не имею чести…

– Напротив, мадам. Зная, что я был одним из друзей госпожи Эрнемон, бабушки Женевьевы, вы написали этой даме в Гарш, что желаете побеседовать со мной. И вот я здесь.

Долорес приподнялась, очень взволнованная.

– Ах, это вы…

– Да.

– Правда? – пролепетала она. – Это вы? Я не узнаю вас.

– Вы не узнаете князя Поля Сернина?

– Нет… Ничего похожего… ни лоб, ни глаза… И к тому же совсем не таким…

– … представляли газеты заключенного тюрьмы Санте, – с улыбкой сказал он. – Однако это действительно я.

Последовало долгое молчание, во время которого оба испытывали неловкость и смущение.

Наконец он произнес:

– Могу ли я узнать причину?..

– Женевьева вам не сказала?

– Я ее не видел… Но ее бабушке показалось, что вы нуждаетесь в моих услугах.

– Это так… Это так…

– Каких именно?.. Я так счастлив…

Она заколебалась на мгновение, потом прошептала:

– Мне страшно.

– Страшно! – воскликнул он.

– Да, – тихо промолвила она, – я боюсь, боюсь всего, боюсь того, что есть, и того, что будет завтра, послезавтра… боюсь жизни. Я столько выстрадала… и не могу больше.

Он смотрел на нее с огромной жалостью. Смутное чувство, всегда толкавшее его к этой женщине, обрело более определенный характер сегодня, когда она просила у него покровительства. То была пылкая потребность полностью, самоотверженно посвятить себя ей без надежды на вознаграждение.

– Я теперь одна, – продолжала она, – совсем одна, со слугами, которых наняла случайно, и мне страшно… Я чувствую, как вокруг меня что-то затевается.

– А с какой целью?

– Я не знаю. Но враг бродит вокруг и все приближается.

– Вы его видели? Вы что-нибудь заметили?

– Да, по улице в последние дни несколько раз прошли двое мужчин, они останавливались возле дома.

– Их приметы?

– Одного я разглядела хорошо. Высокий, крепкий, бритый наголо, на нем была очень короткая куртка черного сукна.

– Как у официанта кафе?

– Да, метрдотеля. Я велела проследить за ним одному из моих слуг. Он свернул на улицу де ля Помп и вошел в подозрительного вида дом, первый этаж которого занимает винный торговец. Это первый дом слева. Потом, следующей ночью…

– Следующей ночью?

– Из окна своей спальни я заметила тень в саду.

– Это все?

– Да.

Подумав, он предложил:

– Не позволите ли, чтобы двое моих людей спали внизу, в одной из комнат первого этажа?..

– Двое ваших людей?

– О, ничего не опасайтесь… Это два славных человека, папаша Шароле и его сын… По виду никак не скажешь, кто они на самом деле… С ними вы будете спокойны. Что же касается меня…

Он заколебался. Он ждал, что она попросит его прийти еще. Но поскольку она молчала, сказал:

– Что касается меня, лучше, чтобы меня здесь не видели… да, лучше… для вас. Мои люди будут держать меня в курсе.

Ему хотелось бы сказать больше и остаться, и сесть подле нее, и утешить ее. Но у него создалось впечатление, что сказано было все, что им следовало сказать друг другу, и любое лишнее слово, сказанное им, стало бы оскорблением.

Тогда он низко поклонился и вышел.

Сад он пересек быстрым шагом, торопясь очутиться подальше и смирить свое волнение. На пороге прихожей дома его ждал слуга. В ту минуту, когда он уже шагнул на улицу, в дверь кто-то позвонил. Молодая женщина.

Он вздрогнул: «Женевьева!»

Она с удивлением пристально посмотрела на него и сразу же, хотя и сбитая с толку необычайной молодостью его взгляда, узнала его. Это вызвало у нее такое волнение, что она пошатнулась и вынуждена была опереться на дверь.

Сняв шляпу, он смотрел на нее, не решаясь протянуть ей руку. Протянет ли она свою? Это был уже не князь Сернин… Это был Арсен Люпен. И она знала, что он – Арсен Люпен и что он вышел из тюрьмы.

На улице шел дождь. Она отдала свой зонтик слуге, прошептав:

– Будьте любезны, откройте его и поставьте в