– Что вы такое говорите, патрон? Что за идея!

– Ну, как знать! У меня всегда было предчувствие, что это чудовище принесет мне несчастье.

Отныне речь, можно сказать, шла о том, чтобы сопутствовать жизни де Мальреша таким образом, дабы ни одно из его движений не осталось неизвестным.

Эта жизнь, если верить людям квартала, которых расспрашивал Дудвиль, была наистраннейшая. Тип из флигеля, как его называли, проживал там всего лишь несколько месяцев. Он ни с кем не встречался и никого не принимал. Никакого слуги у него не видели. И окна, притом даже ночью широко открытые, всегда оставались темными, ни свеча, ни какая-нибудь лампа не освещали их.

Впрочем, большей частью Леон Массье уходил на закате дня и возвращался очень поздно – на рассвете, уверяли люди, которые встречали его с восходом солнца.

– А известно, чем он занимается? – спросил Люпен своего приятеля, когда тот присоединился к нему.

– Нет. Его существование совершенно неупорядоченно, иногда он исчезает на несколько дней… или, вернее, остается взаперти. Словом, никто ничего не знает.

– Ну что ж, а мы узнаем, и причем скоро.

Люпен ошибался. После недели расследований и непрерывных усилий никаких новых подробностей об этом странном типе он не узнал. Из необычайного происходило лишь то, что когда Люпен следовал за этим мужчиной, он, неспешно передвигавшийся по улицам, никогда не останавливаясь, каким-то чудом внезапно исчезал. Иногда он использовал, конечно, дома с двойным выходом. Но в других случаях он, казалось, растворялся посреди толпы, словно призрак. И Люпен оставался на месте, окаменевший, ошеломленный, охваченный яростью и смятением.

Он тотчас бежал на улицу Делезман и вставал на стражу. Минуты шли за минутами, часы за часами. Проходила часть ночи. Потом появлялся этот загадочный человек. Чем он мог заниматься?

IV

– Вам письмо по пневматической почте, патрон, – сказал ему как-то около восьми часов вечера Дудвиль, присоединившийся к Люпену на улице Делезман.

Люпен раскрыл конверт. Госпожа Кессельбах умоляла прийти ей на помощь. С наступлением сумерек, писала она, двое мужчин встали под ее окнами, и один из них сказал: «Повезло, никто ничего не заметил… Значит, решено, этой ночью осуществим задуманное». Она спустилась и обнаружила, что ставень на кухне не запирался или, по крайней мере, его можно было открыть снаружи.

– Наконец-то, – сказал Люпен, – враг сам предлагает нам сражение. Тем лучше! Мне надоело томиться ожиданием под окнами Мальреша.

– А он сейчас у себя?

– Нет, он опять сыграл со мной шутку на свой лад. Теперь я сыграю с ним свою. Но прежде послушай меня внимательно, Дудвиль. Ты соберешь с дюжину наших людей, самых крепких… кстати, возьми Марко и секретаря Жерома. После истории с «Палас-отелем» я отпустил их на каникулы… На этот раз они понадобятся. Собрав наших людей, отвези их на улицу Винь. Папаша Шароле и его сын должны уже стоять там на посту. Ты договоришься с ними и в половине двенадцатого присоединишься ко мне на углу улиц Винь и Рейнуар. Оттуда мы будем наблюдать за домом.

Дудвиль ушел. Люпен подождал еще с час, пока тихая улица Делезман совсем не опустела, потом, видя, что Леон Массье не возвращается, решился подойти ближе к флигелю.

Вокруг – никого… Разбежавшись, Люпен прыгнул на каменный край, поддерживающий калитку сада. Через несколько минут он уже был на месте.

План его состоял в том, чтобы взломать дверь дома и обыскать комнаты, дабы найти наконец пресловутые письма императора, похищенные Мальрешем в Вельденце. Однако Люпен счел, что визит в сарай более неотложен.

Он был очень удивлен, увидев, что сарай не заперт, и удостоверился при свете своего электрического фонарика в том, что он абсолютно пуст и что в задней стене нет никакой двери.

Поискам Люпен предавался долго и все так же безуспешно. Однако снаружи он заметил прислоненную к сараю лестницу, которая, вероятно, служила для подъема на своего рода антресоли, обустроенные под черепичной крышей.

Старые ящики, соломенные снопы, садовые рамы загромождали эти антресоли или, скорее, изображали, что загромождают, ибо Люпен легко обнаружил проход, который привел его к стене.

Там он наткнулся на раму, которую хотел отодвинуть.

Не сумев этого сделать, Люпен рассмотрел ее внимательно и обнаружил, что, во-первых, рама прикреплена к стене, а во-вторых, в ней недостает одного стекла.

Он просунул в отверстие руку: там была пустота. Направив туда свет фонаря, он увидел большой ангар – сарай, более просторный, чем во флигеле, заполненный железным ломом и самыми разными предметами.

– Так и есть, – сказал себе Люпен, – это окошко проделано в сарае Старьевщика, на самом верху. Именно оттуда Луи де Мальреш наблюдает за своими сообщниками, видит и слышит их, а они его не видят и не слышат. Теперь мне ясно, почему они не знают своего шефа.

Все выяснив, он погасил свой фонарь и уже собрался уходить, когда напротив, в самом низу открылась дверь. Кто-то вошел. Зажглась лампа. Люпен узнал Старьевщика.

Тогда он решил остаться, поскольку предстоящая экспедиция не могла состояться, пока этот человек находился тут.

Старьевщик достал из кармана два револьвера.

Он проверил их и зарядил пулями, насвистывая какой-то модный мотивчик.

Так прошел час. Люпен начал беспокоиться, не решаясь, однако, уйти.

Промелькнули еще минуты, полчаса, час…

Наконец мужчина громко произнес:

– Входи.

В сарай проскользнул один из бандитов, потом, один за другим, появились третий, четвертый…

– Мы в полном составе, – сказал Старьевщик. – Дьёдонне и Жуффлю присоединятся к нам на месте. Пора, нельзя терять времени… Вы вооружены?

– Под завязку.

– Тем лучше. Будет жарко.

– Откуда ты знаешь, Старьевщик?

– Я видел шефа… Когда я говорю, что видел его… Нет… Но он говорил со мной…

– Да, – произнес один из мужчин, – как всегда, в темноте, на углу какой-нибудь улицы. А-а, мне больше нравились повадки Альтенхайма. По крайней мере, мы знали, что делать.

– А сейчас ты не знаешь? – возразил Старьевщик. – Мы врываемся в дом к Кессельбахше.

– А два охранника? Два малых, которых поставил Люпен?

– Тем хуже для них. Нас семеро. Им останется только помалкивать.

– А Кессельбахша?

– Сначала кляп, потом веревка, и доставим ее сюда… Прямо вот на этот старый диван… А дальше подождем распоряжений.

– Плата хорошая?

– Прежде всего драгоценности Кессельбахши.

– Да, при условии, что все выгорит, но я говорю про обещанное.

– Вперед три купюры по сто франков для каждого из нас. А после – вдвое больше.

– Деньги у тебя?

– Да.

– В добрый час. Можно говорить что угодно, но в отношении оплаты второго такого, как этот тип, не сыскать.

И совсем тихо, так,