Взрыв потряс здание ресторана. Послышался звон разбитогостекла, крики ужаса. Еще не понимая, что произошло, Мигель бросился наружу,расталкивая толпы любопытных.

«Шевроле», на котором приехали Шарль и Элен, был, словноконсервная банка, вспорот изнутри. Вокруг уже толпились полицейские. Мигель, недумая о себе, шагнул к автомобилю, оттолкнув полицейского, преграждавшего емупуть. И увидел.

Элен Дейли, сидевшая за рулем, лежала на сиденье. Вернее,лежало то, что от нее осталось. Левая рука была неестественно подвернута под сиденье,часть руля впилась в тело. Бампер изуродован взрывом. Нижняя часть тела женщиныпревратилась в какое-то месиво. У виска запеклась кровь. Рядом лежал Дюпре.Лица его почти не было видно из-под обломков машины. Мигель перевел взгляд.Там, где должна была быть правая нога, зияла пустота. Только огромная лужа.Масло вперемешку с кровью. Раздался стон. Очевидно, Дюпре был еще жив.Полицейские засуетились, стали осторожно извлекать изуродованное тело из-подобломков автомобиля. Подъехала машина «Скорой помощи». Дюпре уложили наносилки. Увезли. Вслед за ним вытащили Элен. Когда ее переносили, Мигель, невыдержав, отвел взгляд и увидел куклу. Большую красивую куклу с голубымиглазами. Она лежала на заднем сиденье, почти не пострадав. Он не мог отвестиглаз от этой куклы — словно это было самое главное, что должно было быть в этоймашине. Самое главное.

Один из полицейских грубо оттолкнул его. Он даже не обратилна это внимания. Как загипнотизированный, смотрел на эту куклу. «Зачем им этакукла? Зачем они ее купили? Для чего? А ведь красивая кукла. Наверно, сзакрывающимися глазами. Голубые глаза. Совсем как у Элен. У нее были такие.Почему были? Почему не забирают куклу? Ей же нельзя здесь находиться. Ей будетбольно. Уберите куклу. Она же живая. Она все видит. Ребенку нельзя смотреть наэто. Какому ребенку? У Элен была дочь. Скажите ей, что мать жива. А где еемама? Куда их увезли? Зачем? И что будет с Дюпре? Ему надо обо всем рассказать.Ведь у них должна быть свадьба. Какая свадьба? С куклой? Значит, свадьбы небудет. Но я свидетель. Свадьба должна быть. Почему не будет свадьбы? Какаясвадьба? Это кукла для детей! Каких детей? Не помню. У Луиджи были дети. Нет,Луиджи любил эту куклу. А у Дюпре были дети. Господи, да уберите же эту куклу!Ничего не понимаю. Зачем здесь эта кукла? Уберите ее!» Мигель вдругпочувствовал, что начинает сходить с ума. Усилием воли он повернул голову вдругую сторону, заставив себя не смотреть на эту куклу. Его снова толкнули. Онповернулся, попытался выбраться. Отовсюду лезли фоторепортеры, журналисты,просто любопытные. Щелкали блицы. Он стал силой прокладывать себе путь и, выйдяна тротуар, вдруг неожиданно сник и, сев на землю рядом с мусорным ящиком, сталшарить по карманам, словно что-то ища. Внезапно с удивлением обнаружил, что влевой руке у него две большие плитки шоколада. Очевидно, от его горячей ладонишоколад начал таять. Он выбросил его в мусорный ящик. Потом встал и, словнопостарев сразу на десять лет, медленно побрел в сторону — не понимая, куда изачем он идет.

— Мы искали вас по всему городу. Где вы были? — Комиссарсерьезно посмотрел на него.

— Не помню, — у Гонсалеса был смущенный и растерянный вид, —честное слово, не помню.

— Так нельзя. Возьмите себя в руки. К этому надо быть всегдаготовым. Всегда, — комиссар повернулся к окну, — это тяжело, черт возьми, но… —Он вдруг замолчал.

— Сегодня должна была быть их свадьба, — тихо пробормоталМигель.

— Я знаю, — сказал комиссар, не оборачиваясь.

В комнате наступило молчание. Комиссар наконец повернулся кГонсалесу.

— Бомбу подложил Алан Дершовиц. В машину. Полиция ужеразыскивает его. Все линии перекрыты Интерполом. Генеральный директор приказал,чтобы ты немедленно летел домой, на родину. Тебе нужно отдохнуть.

— Я не уеду, — угрюмо сказал Мигель.

— Не понял. — Комиссар подошел ближе. — Не понял, — повторилон.

— Я сказал, не уеду, пока не найду и не убью его. Под землейнайду. Я задушу этого гада своими руками.

— Не найдешь, — комиссар угрюмо покачал головой, — сейчас ненайдешь. А вот он наверняка будет тебя искать. Мы потеряли слишком много людей.Ты должен лететь. Это приказ.

— Я могу подать рапорт. Можете меня выгнать. Что угодно, ноя прошу, умоляю меня оставить. Я должен всадить пулю в этого негодяя.

— Региональный инспектор, это приказ, — сурово повторилкомиссар. — Да, — добавил комиссар, — с сегодняшнего дня ты — региональныйинспектор. Пойми, ты должен лететь.

— Хорошо, — тихо произнес Гонсалес, — я уеду.

Больше он ничего не говорил. До самого вылета. Только передпосадкой, уже в аэропорту, он вдруг спросил:

— Дюпре был еще жив, когда его вытаскивали, а как он сейчас?

— Пока живой, — ответил комиссар, провожавший его вместе сдвумя сотрудниками, один из которых должен был лететь вместе с ним, — пока, —честно сказал комиссар, — но положение очень тяжелое. Он потерял два литракрови. У него несколько ран. Врачи говорят: нужно надеяться на чудо. Но пока онжив.

— Он не приходил в себя?

— Нет, конечно.

Мигель помолчал и, словно не решаясь, выдавил:

— А Элен Дейли?

На что он надеялся? Может быть, на чудо? Комиссар неответил. Только сжал пальцы, но так, что они громко хрустнули.

Объявили посадку на Лондон.

— Твой рейс, — комиссар протянул руку, — в Лондоне тебявстретят. Оттуда с пересадками домой. Будь здоров. Постарайся хорошо отдохнуть.

— До свидания. — Мигель пожал руку и пошел по коридору.Затем, словно что-то вспомнив, быстро вернулся:

— Отвезите детям Луиджи куклу. Дюпре ее купил. Она, наверное,еще в полицейском участке. Возьмите и отвезите. Хотя нет, лучше купите новую.На старой наверняка следы крови. Пожалуйста, не забудьте…

Темнокожий комиссар грустно улыбнулся:

— Все вы такие… не беспокойся, не забуду. Лети, сынок. Уже всамолете он вспомнил, что так и не узнал настоящих имен Шарля Дюпре и ЭленДейли. Мертвые имеют на это право. Только мертвые.

Столица встретила его мелким моросящим дождиком. Послеутомительных переездов и смены паспортов в двух странах он наконец летел наРодину. В самолете вместе с ним летела группа советских спортсменов,возвращавшихся домой. Молодые ребята его возраста весело шутили, вспоминализабавные эпизоды, рассказывали анекдоты. А он так ни разу и не улыбнулся.