лучница с реки Фло. То, о чем не предупреждали Мудрые. Когда жар не спадает сутками — и это посреди дневного пекла, от которого и здоровые еле живы. Когда озноб трясет так, что едва не крошатся зубы. Когда все не так, как рассказывала Медуза, передышки между приступами нет. Ивовый отвар был бесполезен, полынь не отпугивала демоницу, заклинания и заговоры растворялись в воздухе. Боги не слышали ее молитв, и Наэв не слышал, когда она говорила с ним, звала, напоминала про дочку. Ана обнимала ее бестелесными руками и жалела: “Я рядом, сестренка, и всегда буду. Но мертвые не могут помочь живым”. Прошлой ночью Дельфина сдалась. Чего только не было в ту ночь кромешной агонии, самую тяжелую из всех. Сломалась Дельфина, когда Наэв вдруг рванулся встать. С невесть откуда взявшейся силой оттолкнул ее и Меду, фанатично уверенный, что кого-то перед собой видит. Выглядело это страшно. Потом все резко кончилось, будто его перестали тянуть за невидимую нить. Он повалился назад, глаза закатились, начались конвульсии. Еще мгновение — обмяк и затих, перестал даже бредить. А Дельфина не сделала ничего. Окаменела рядом, уверенная, что он умирает. Вместо нее до его губ дотронулась Меда — Наэв дышал. Дельфина минуты на две дышать перестала. Признала, что борется с самой Нерой-Пряхой. Она не сильнее неизбежного. Именно тогда островитянка все решила про Лусинию.

— Скажите остальным, — приказала она чуть громче, — пусть соберутся на берегу. Я сейчас…

Алтрис и Фор, переглянувшись, кивнули, а про себя подумали: тэру, нежданно-негаданно названая Главарем, четвертые сутки, словно во сне. Делает усилие, чтобы замечать своих воинов. То ли прислушивается к голосам, звучащим только для нее, то ли просто измотана до предела. Так думали многие. Все знали, что Дельфина, Ана и Наэв (“и Теор” — добавляли шепотом) с детства неразлучны. Ее не осуждали, а жалели: есть же грань человеческой выдержке. Но веры такому Главарю было мало. Команда “Плясуньи” вообще ни во что уже верила.

На берегу ее выслушали в полном молчании. Ирис неуверенно ответил:

— Если только случится чудо…

Остальные в один голос сказали Дельфине, что ее просто убьют. Она отрешенно покачала головой:

— Нет. Но, если это случится, “Плясунья” успеет уйти, а я буду хранить вас лучше, чем при жизни. Тогда возвращайтесь на Острова. Или делайте то, что прикажет следующий Выбранный Главарь, — устало улыбнулась. — Этого не будет! — обвела глазами команду и покорно спросила: — Кто предложит что-нибудь другое?

Оглянулась на корабль, тяжело опустила голову на руки. Она и не пыталась скрывать, что это самые страшные дни за ее двадцать с лишком лет. Дева-лучница отнимала у нее последнего близкого человека, так внезапно и нелепо. Долг требовал думать о набеге и не торопиться обратно к Наэву — Острова не могли бы потребовать от нее большего.

На вопрос тэру не ответили — то есть, дали себя уговорить. На сей раз “Плясунья” почти не рисковала, разве что могла потерять Главаря.

— Тогда по местам все, отплываем, — она поднялась, стала распоряжаться. — До шторма надо успеть! Меда, у меня есть поручения именно для тебя. Не волнуйся, сражаться тебе не придется. Тина, знаю, ты хочешь сражаться, но пойдешь с Медой. Это приказ!

Перед боем следовало умилостивить богиню Смерть. Маре, может, и нет дела до человеческих Обрядов, но тэру он придаст уверенности, а уверенность нужна, как никогда. Обычно в жертву Маре сбивали чайку, но — сегодня Дельфина не верила уже ни во что. В конце концов, чем провинилась бедная птица? На глазах у всех женщина надрезала руку Акульим Зубом и, произнеся положенные слова, дала крови стечь в Море.

— Жрица…

— Выбранный Главарь…

Еще вчера она побоялась бы кормить Мару собственной кровью: вдруг Госпожа Смерть захочет еще. Дельфина улыбнулась команде ласково, словно малым детям. Хуже быть не может — значит, должно произойти что-то хорошее. Она знала, что ее не убьют… скорей всего, не убьют.

В тот день лусинские монахи, строители, торговцы, воины на баржах увидели зрелище, о котором станут рассказывать внукам.

Надвигалась непогода, и с Моря надвигался корабль — словно шторм и вместе со штормом, он шел к берегу. Монастырь еще не мог служить крепостью, но за оружие схватились все, кто был способен его держать. Корабль Островов — его невозможно было перепутать с регинским. Невозможно было и поверить, что разбойники вздумали напасть на целую толпу. За кораблем по небу, словно отражение, шли черные тучи, но он не от шторма искал укрытие. Он шел уверенно, как хозяин, и нараставший ветер был на его стороне, надувал паруса, давая гребцам отдых. Люди переглядывались в испуге. На что надеются дети морского дьявола? Сколько их там? На одном корабле не может быть армии — это все понимали. Но не безумны же они!

А потом корабль спустил на воду маленькую лодку с единственной фигуркой на борту, и удивленные регинцы даже не сразу стали стрелять. Региния знала и сочиняла небылицы о женщинах — воинах Островов, коротко остриженных, издали не отличимых от мужчин. Региния знала Жриц с Синими Лентами в волосах. Но мало кто на Побережье видел Жрицу во время обряда, островитянку без оружия, не одетую мальчишкой. Морской хозяйкой стояла она на лодке, ни разу не покачнувшись, словно на твердой земле, в платье цвета Моря, украшенная кораллами, убранная для праздника, а не боя, и черные волосы, как черное пламя, бились на ветру — самые зоркие различили в них Ленты. Волны с поклоном ложись под лодку, толкая ее вперед, а небо позади темнело. Женщина плыла к берегу, неся с собой бурю.

В нее полетели стрелы, но не попала ни одна. Мешал ветер, да и расстояние было еще значительное. Женщина стояла спокойно, равнодушно смотрела на толпу врагов. Кому-то показалось, что она смеется. А промахнувшиеся лучники уверяли: стрелы падали в Море на полпути, а то и вовсе рассыпались в полете, превращаясь в воду. Воины истово крестились, а по толпе ползла дрожь: “Ведьма!”

“Алтимар, великий бог, любимый! Стрелы. Я знала, что у них будут луки, тэру говорили, что мне и трех мгновений не прожить. Они такие наивные! Если мое время пришло, Мара найдет стрелу, от которой не спрячешься. Пока летят мимо? Удивительно, что я не уверена. Может, я уже мертва и не понимаю этого? Мне не страшно, это моя затея, я знала и вчера, и сегодня, что буду стоять в лодке. Страха нам на всю жизнь отмерен запас, иначе он, как лихорадка,