красавицу. Тот огрызнулся: не о том думаете, жеребцы! Наверное, этому воину было невыносимо обидно за убитых товарищей, раз не поленился тащить тело разбойницы обратно, привязывать. Несправедливо, что годами Дельфина будет помнить сестру, привязанной к дереву! Склоненную голову, побелевшую кожу. Да разве Аной была та мертвая кукла? Что общего между ней и девочкой, которая смеялась, шепталась и секретничала с Дельфиной? Даже между ней и тенью, которую Дельфина упорно видела возле Наэва.

… прошла целая ночь. Еще один всадник примчался сообщить регинцам: из пленников выбили все, что хотели. К кораблю отправлен конный отряд по какой-то короткой дороге, не известной островитянам. Гонец — свои называли его лантисом — спросил, кого они здесь караулят.

— Щенка беззубого, — ответили усталые воины.

— Так бросьте его! — сказал лантис. — На берегу нужны люди. А этот своих не успеет предупредить, даже, если отрастит копыта и поскачет галопом. Эй ты, в норе, слышишь? Живи, пока следующий раз не встретимся.

На другой день Лан, в полном отчаянии скитаясь по берегу, увидел “Плясунью”.

Остальное рассказывали тэру, что были на корабле, особенно Алтрис и Фор:

— Регинцев заметил Алтрис. Они шли тропинкой с северо-запада. Мы и подумать не могли, что между скалами можно пройти, но они знали дорогу. И про наши дозоры в лесу знали, обошли их. Я был на восточном склоне, Алтрис на западном. Все, как Выбранный Главарь приказал: забраться на скалы, глядеть во оба во все стороны, особенно туда, откуда не ждешь беды. И приказ держать в тайне даже от тэру. Ну, вот Алтрис их и заметил.

Расчет Наэва оказался верен. “Плясунья” избежала своей участи, потому что из пленников регинцы смогли выжать лишь то, что было известно самим пленникам.

Никто не отнимет, говорил Наэв когда-то.

Ана верила — ничто не разлучит.

Солнце нагревало, колыхалась вода перед его взглядом, билась о борт.

Не кончено, не может быть того!

Солнце припекает, но лучи веют холодом. Подходят и что-то спрашивают тэру, и Наэв отвечает, приказывает, обсуждает стоянки на пути к Лусинии, и его называют Выбранным Главарем. Говорят, что ему надо отдохнуть. Как может колотить от холода в самый полдень?

Он ломает голову над предстоящим набегом, который им не выиграть. Но права на провал у них больше нет, значит, что-нибудь он придумает. Впервые Наэв в себе не сомневается, словно не с ним уже это происходит. И действительно — это с кем-то другим. Не возможно же, чтобы он размышлял и распоряжался, жил и дышал, зная, что нет больше его Аны. Как сквозь туман, повторяет: Ана умерла. И ничего не чувствует. Говорит себе: это я не уберег; позарился на выкуп; отослал ее прочь одну; предал и изгнал Теора, который никогда бы не совершил такой ошибки. Нет, пока это просто слова. Много раз он представлял собственную смерть, но мир без Аны — слишком нелепо.

Алтрис и Фор вызываются быть соглядатаями на лусинском берегу.

Наэв позволяет им.

— И ты с ними пойдешь, — обращается он к поникшему Лану.

Тот резко вскакивает:

— Да, Выбранный Главарь. Я больше не испугаюсь!

Наэв не устал, но едва удерживает растекающиеся мысли. За мальчишкой присмотреть надо, чтоб глупостей не натворил, — Наэв слишком хорошо знает, какого жить виноватым. Он подзывает Лана к себе и, держа за руку, втолковывает:

— Если хочешь доказать, что ты не трус, брось это желание в Море. Островам ты нужен живым.

Мальчик кивает, обещает, но смотрит на него странно-тревожно:

— Выбранный Главарь, ты же весь горишь.

— Просто жарко, — оправдывается Наэв. Настолько, что тяжело дышать, — даже на утесе так не было.

Тысячу лет назад казалось: сжечь целый мир не жаль, чтобы только не ушла, не предпочла другого.

Ана не ушла, она умерла.

Выбранный Главарь с трудом соображает, которая сторона подветренная. В самые жестокие шторма качка не добиралась до него — и вот томительно мерзко, хотя Море еле шевелится. Его обнимает жаркое марево: “Кружи меня!”. Солнце сжимает голову тисками, и на миг ему становится ясно, что делать в Лусинии. Только собрать мысли в слова не может. Ирис пытается докричаться, как до глухого, хоть и рядом стоит:

— Наэв, Выбранный Главарь, понимаешь меня? Ты слишком долго на солнце. Нет, не все в порядке, ты сейчас рухнешь. Ради всех богов, отдохни!

Наэв отвечает и не помнит, что сказал. Все вращается, расплываясь, мысли, как и руки, кажутся набиты соломой.

“Кружи, пока не уронишь!”

Его рвет за борт.

На него выливают ведро воды.

Не с ним это все, Ана не умерла…

“Кружи, пока не упадешь!”

Огонь

Поначалу тэру были уверены, что это золотая Дэя слишком крепко обняла Выбранного Главаря. Дельфина засомневалась в этом сразу. Привыкнув не замечать жару, как любую непогоду, усталости Наэв так и не почувствовал — просто начал засыпать стоя и заговариваться. Его почти без сознания затащили в шатер на корме, напоили водой, но лучше не стало. Настал душный вечер. Жар в теле бывает целительным, как тепло домашнего очага, а бывает злой и подлый. Тот, что душит огненной цепью и забирает силы. Дельфина умела их различать, и ей очень не нравилось то, что она видела. Тэру перешептывались и тайком прикладывали руки к кинжалом-амулетам, прося защиты. Слишком много они знали напастей, которые с одного человека могут перекинуться на всех. Наэву к этому времени уже казалось, что он снова в ландском лесу со стрелой в боку, а лицо его, всегда смуглое, странно отливало желтым. Дельфина вдруг сообразила.

— Тебе больно, братик? — Он не ответил, но она уже сама нащупала. Приложила руку Меды. — Вот справа, чувствуешь? Печень вспухшая. Вспомни последнее гадание Маргары.

О предсказание они и думать забыли после всех несчастий. Но о них не забыли демоны реки Фло. Вокруг Дельфины столпились тэру, спрашивали, что будет дальше. Она объясняла, как когда-то ей объясняла Медуза. Это речная лихорадка — ее невидимая стрела попадает в печень и отравляет кровь. Живет эта служанка Мары в лесах и болотах, на Острова с их сухим климатом заглядывает редко — разбойница впервые видела ее воочию. Что будет? Дельфине не верилось, что она все еще может говорить спокойно. Лихорадка добрее демонов оспы или чумы, может наиграться и пощадить. Лихорадка не жадная, от нее не вымирают деревни. Хотя бы в этом “Плясунье” повезло.

Ирис мрачно спросил:

— Нас что, боги наказывают?

Ответить Дельфине было нечего. Наэв — как и она сама — не болел ни разу в