Она поднимает на меня глаза, а я просто ошарашена.

– Саша мне рассказал о вас, о всем случившемся, – подтверждает Кристина мои мысли, я краснею. – Я очень удивилась, я даже не знала, что Рома здесь…

– Я не хочу об этом говорить, извини, – выдаю на одном дыхании, потому что любые мысли, а тем более разговоры о Гордееве причиняю боль. Да и что мне скажет Кристина?

– Я не осуждаю, ты не думай. Понимаю, за что в него можно влюбиться. – Она снова грустно улыбается.

– Но ты не влюбилась, – все же срывается у меня.

– Не влюбилась, – кивает Кристина. – Я была юная, мне хотелось всего и сразу, а Рома… – Кристина усмехается. – Сложно встретить более ответственного человека, чем он. Я согласилась попробовать, но… – Она еще немного молчит, но теперь я жду с интересом. – Но мне действительно не нужна была семья, муж, ребенок. Я… Я не хотела всего того, что он мне навязывал. Честно пыталась, но не находила в себе любви ни к Марине, ни к Роме… Я была молода и безрассудна, потому и сбежала.

– И не жалеешь?

Кристина некоторое время смотрит перед собой, вздыхает.

– Нет, – говорит, а я удивляюсь. Как нет? Как же так? Не будет истории про то, что жалела, страдала, мучилась, но не решилась вернуться? – Удивлена? – мягко улыбается Кристина. – Я понимаю, это очень эгоистично. Но им действительно лучше без меня. Я это знаю. Конечно, когда Саша рассказ о случившемся, я не могла не отреагировать… Хотела позвонить Роме. И не стала. Потому что я не часть их жизни, я там просто не нужна. У меня своя жизнь, у них своя.

– Папа ведь не знал о Марине? – не удерживаюсь я. Кристина кивает, поджав губы.

– Ну я далеко не идеальна, – разводит руками, – а твой отец мне дорог. Я промолчала, но правда все равно всплыла. Саше было трудно это понять, как и тебе. Я объяснила, как могла. Он принял мою позицию. Наверное, он просто слишком сильно меня любит.

Я отвожу взгляд, чтобы не выдать себя – наверное, когда любишь, то готов принять и простить многое. Даже то, что, кажется, никогда бы не простил раньше. Не мне судить Кристину, точно не мне. Это ее выбор, ее жизнь.

– Я сбежала, чтобы дать себе шанс стать счастливой, – продолжает женщина. – Себе, Роме, Марине. Потому что вместе мы не были счастливы. Наверное, я просто не создана для того, чтобы быть матерью, – Кристина импульсивно кладет руку себе на живот, но тут же ее убирает. – Ну и достаточно эгоистична. Но знаешь, – она поднимается и делает шаг в сторону двери. – Иногда нужно быть эгоистичным, чтобы стать счастливым. По крайней мере, попытаться стать.

Кристина выходит, тихо прикрывая за собой дверь, а я сижу, глядя в стену, прокручивая сказанное ею. У медали всегда ведь две стороны, и у каждого своя правда. Действительно, были бы они счастливы, если бы Кристина осталась в семье? Не привело бы это к худшим последствиям? Неизвестно. По крайней мере, ей достает сил отвечать за свой поступок, а не пытаться оправдываться.

Странно вот так слушать о Роме и узнавать в том парне, которого знала Кристина, мужчину, которого знаю я. Но в одном она права – от ответственности он не бегает. Наоборот, сам за ней носится. Взял всю вину за случившееся с Мариной на себя и теперь пытается исправить. Как может. Разве имею я право винить его за это?

Снова открываю мессенджер, Рома больше не появлялся. Я могу эгоистично написать ему. Что угодно, хоть поздравление, просто привет даже. Он ответит, я знаю, что ответит. Потому что верю всему тому, что он говорил мне. Но что будет дальше? Готова ли я встать между ним и дочерью? После всего?

Закрываю мессенджер и кладу телефон на тумбочку. Раздевшись, выключаю свет и залезаю под одеяло. Закрываю глаза. Я очень хочу быть счастливой рядом с Ромой, но проблема в том, что я не готова заставлять его жертвовать. А значит, все правильно. Он там, я здесь. Нас больше нет. Нет.

Роман

Февраль выдается морозным. Январь прошел почти при нуле, с редко падающим и быстро тающим снегом, а тут вдруг шарахнуло.

Стою на Казанском вокзале, ожидая приезда скоростного поезда. Маринка отказалась идти, осталась ждать в машине, а я вот топчусь с ноги на ногу, наблюдая, как медленно, словно нехотя поезд подползает к платформе.

Не люблю Казанский вокзал, вот уж не знаю, почему, но не люблю. Он у меня четко ассоциируется с базарной площадью, на которой все орут, кричат «дорогу», двигаясь на тебя с большой телегой, заваленной сумками, в здании почти негде разместиться, потому большинство торчит на улице, как беженцы на тюках, ждут своего поезда. Маленькие ларьки источают запах подгоревшего масла, а между объявлениями диктора стоит невообразимый гомон из восточных и молдавских акцентов, из-за которого в голове полная каша.

Ежусь, пряча лицо в ворот куртки, переминаюсь с ноги на ногу. С громким шипением поезд наконец останавливается. Отец написал, что сел в первый вагон, я неспешно приближаюсь, вылавливая его среди выходящих. Тому, что он переезжает, я рад. Все-таки уломали его. Хотя думаю, случившееся с Маринкой сильно повлияло.

Вещи отец отправил транспортной компанией, как и наши с дочерью несколько месяцев назад, так что сейчас должен быть налегке. А вот и он, аккуратно ступает на платформу, я ускоряю шаг, но в мою сторону отец не смотрит, разворачивается и подает кому-то руку. Вот ведь джентльмен. Улыбаюсь, но через мгновенье улыбка уходит. На платформу ступает Аля.

На ней огромный пуховик и ярко-оранжевая шапка чуть набекрень. Выглядит умилительно. Если бы только я мог сейчас умиляться. Она поворачивается в мою сторону и тоже замирает, замечая меня. Рассматривает так жадно, словно боится, что я сейчас растворюсь в воздухе, и ей нужно обязательно запомнить каждую деталь.

Мы так и стоим истуканами, отец начинает топтаться на месте, что-то говорит Але, та поворачивает к нему голову, и я словно прихожу в себя. Аля, Аля здесь!

В несколько быстрых шагов преодолеваю расстояние, разделяющее нас, и сграбастываю ее в охапку, прижимаю к себе, вдыхаю ее запах – все разом! Вижу, как отец, хмыкнув, отходит в сторону и закуривает. Закрываю глаза, целую Алю, куда придется – попадаю в лоб.

– Я соскучилась, – шепчет она, не отрываясь, – я безумно соскучилась.

– А я-то как, Аль, – выдыхаю морозный воздух, глядя вдаль, и вдруг понимаю, каким же был все это время идиотом.

Что я там ей говорил: что не оставлю ее в любом случае? Что позабочусь? А сам бросил ее одну. Совсем одну. В подвешенных отношениях с отцом, рядом с этим гадом Димой… Деньги отправлял, но что ей эти деньги, уже давно понял, для Али они шелуха. И выглядело, наверное, как откуп. Хотя я хотел, как лучше. Честно хотел. Она ничего не отвечала на переводы, не удивлюсь, если даже не тратила деньги.

Аля чуть отстраняется, поднимая на меня глаза. Смотрю в ответ, гладя ее скулу большим пальцем. Как же я безумно скучал, я даже не понимал этого, пока не увидел ее сейчас.