– Не волнуйся, – сказала Ли Цзинь. – В газетах много писали и о ней, и о Шетланд Джеке, когда нашли его брошенную лодку. Кровь на палубе… Это была мистическая история. Так что в Инвернессе наверняка еще найдутся те, кто не забыл Розу…

Ли Цзинь замолчала, увидев, что Берни вскочил со стула. Лицо его посерело. Он быстро поблагодарил за ужин и вышел из-за стола.

Скрипнули ступеньки, ведущие вниз. А потом дверь его комнаты на первом этаже затворилась.

– Выглядит он неважно, – сказал Старшой. – Надеюсь, не заболел.

– Думаю, это все специи, – предположила Ли Цзинь. – Шотландцы не привыкли к азиатской кухне.

Мы просидели допоздна. И все-таки, когда я легла в свой гамак, я не могла уснуть. Мысли все крутились и крутились в моей голове.

Нет, это не из-за специй Берни почувствовал себя нехорошо. Не может этого быть.

Это все разговоры о Шетланд Джеке.

Я почти не сомневалась, что это так.

Я вспомнила о той страшной ночи несколько недель назад, когда шкипер Симмонс бросился в воду. Вспомнила, в какой ужас это повергло Берни. И еще слова Мойры… что-то она тогда сказала о Шетланд Джеке.

Выходит, и Мойра, и Берни знали капитана Джека Шо.

Как такое возможно?

Берни не захотел ехать в Инвернесс. Когда речь зашла о поездке, он просто помотал головой и пробубнил что-то невнятное. Поэтому решено было пока что оставить его у Ли Цзинь.

Ранним утром мы сели на паром до Хеленсбурга и оттуда на поезде поехали дальше на север, в Хайленд. Я люблю поезда. Было здорово смотреть в окно на шотландские горы. Мы вышли в городке Форт Огастус и продолжили наше путешествие на борту колесного пароходика «Гленгарри», который курсирует по Каледонскому каналу и озеру Лох-Несс.

Ближе к вечеру мы прибыли, наконец, в Инвернесс. Мы поели копченой селедки в таверне у паромной пристани, а заодно разузнали, где находится городской приют. Хозяин таверны рассказал нам, как туда добраться.

Дорога шла вдоль низких серых домов, жмущихся к земле под таким же угрюмым серым небом. Ветер стихал, подвывая в церковных колокольнях и корабельных мачтах.

Спустились сумерки, с Северного моря порывами налетал дождь. Вскоре город остался позади, и мы уже начали думать, что заплутали. И тут Старшой увидел большой двухэтажный каменный дом, стоящий сам по себе на пустоши и окруженный редкими голыми деревьями и каменной изгородью.

– Вот он, похоже.

Мы свернули с дороги и прошли по узкой тропинке к дому. Над входом горел фонарь, в нескольких окнах слабо теплился свет. Но кроме этого – никаких признаков жизни. Только жалобно выл ветер, да гравий хрустел у нас под ногами.

Старшой приподнял дверной молоток и трижды постучал.

Тишина. Старшой постучал снова.

В одном из окон рядом с дверью мелькнуло бледное морщинистое лицо. В замке заскрежетало, и дверь открылась. Но не до конца, а лишь маленькая щелка, через которую на нас пристально взирали сощуренные старческие глазки.

– Ты кто? – спросил старик. – Попрошайка? Обезьяну за деньги показываешь?

– Нет, – отвечал Старшой. – Меня зовут Генри Коскела, и я приехал издалека, чтобы поговорить со смотрителем этого приюта.

Старик ушел, оставив нас в прихожей. В доме было слишком уж тихо – дети, должно быть, спали. Скоро послышались решительные шаги. К нам вышла женщина с седым пучком и строгим лицом. Она остановилась и недовольно посмотрела на меня. Потом перевела взгляд на Старшого:

– Меня зовут Милдред Калдутел. А вы кто? И что вам нужно?

Старшой представился и начал объяснять, зачем мы пришли.

Миссис Калдутел не дала ему договорить:

– К сожалению, я не имею права ничего рассказывать о детях, которые жили в «Хайленд орфанедж». Это касается и Розы Хендерсон тоже. Вы напрасно приехали, мистер Коскела.

Она уже собиралась уходить, когда Старшой сказал:

– Мы нашли ожерелье… жемчужное ожерелье, которое принадлежало отцу девочки.

Миссис Калдутел остановилась. Несколько секунд она ничего не говорила. Потом повернулась к горбатому сторожу и сурово распорядилась:

– Заварите чай и принесите в мой кабинет.

И подала Старшому знак следовать за ней.

– Обезьяна пусть подождет на улице, – сказала она. – Можете привязать ее к перилам, если боитесь, что убежит.

Я шагнула вперед, посмотрела смотрительнице в глаза и протянула руку. Миссис Калдутел не пожала мою руку. Но глаз не отвела.

– Ладно, пусть идет… – сказала она. – Но если она станет безобразничать, то отвечать вам, мистер Коскела.

Миссис Калдутел провела нас по длинному коридору с холодным каменным полом и мрачными стенами, обшитыми темным деревом. Тут и там висели большие портреты разных мужчин и женщин с угрюмыми лицами. Наверно, это были прежние смотрители приюта.

В конце коридора открывался зал с высоким потолком и широкой лестницей на верхний этаж.

Я остановилась как вкопанная, глядя на лестницу.

Какое странное чувство.

Мне показалось, я узнаю это место… как будто видела эту лестницу раньше…

Но нет, этого просто не может быть! Я ведь никогда не бывала в Инвернессе!

Стряхнув наваждение, я поспешила наверх за Старшим и миссис Калдутел.

Стены кабинета смотрительницы были сплошь уставлены книжными шкафами. Кроме них в комнате был лишь маленький письменный стол и два деревянных стула. Широкие деревянные половицы пахли мылом.

Миссис Калдутел предложила нам сесть, а сама расположилась за столом. И Старшой рассказал ей о том, как мы нашли ожерелье на «Хадсон Квин» и как потом искали его законного владельца. Миссис Калдутел внимательно его выслушала и какое-то время после этого сидела молча. Рассказ, видимо, тронул ее.

– Полагаю, Роза Хендерсон попала в приют задолго до того, как вы стали смотрительницей, – сказал Старшой.

– Верно… – помедлив, ответила миссис Калдутел. – Но я знаю о ней. И знаю печальную историю ее отца.