Накануне вечером мы ужинали у Ли Цзинь. Пока Старшой готовил, Ли Цзинь развлекала нас историями из разных уголков света.

Утром Берни загрустил. Ему не хотелось уезжать от Ли Цзинь.

– Боксер ты никудышный, Берни Броуди, – сказала она, держа его здоровенные ладони в своих маленьких ручках. – Но ты хороший человек! И умеешь гораздо больше, чем тебе кажется. Постарайся найти работу по душе. Из тебя вышел бы отличный садовник. Цветы и пальмы в моей оранжерее будут по тебе скучать. И птицы тоже.

Старшому и мне Ли Цзинь сказала:

– Я была рада с вами познакомиться. Приезжайте еще, когда почините «Хадсон Квин». Ферт-оф-Клайд – ее родные места! Ведь она, как-никак, – «клайд-паффер»!

Переход на «Морбиане» в Гавр был мучительным. Когда мы всходили на борт, Берни покрылся холодным потом. Старшой решил, что он заболевает гриппом, но я-то знала, в чем дело. Берни до ужаса боялся предстоящего плавания.

Старшой нанялся третьим механиком, а нас с Берни отправили в кочегарку. Берни очень старался работать на совесть, но страх высосал из него все силы. Мы еще даже не вышли в открытое море, как у него началась рвота. Он лег в кубрике и пролежал там до конца путешествия. Мы со Старшим по очереди несли его вахту, чтобы не злить других кочегаров.

Старшой попробовал выяснить, что с ним такое. Но Берни не хотел ничего говорить. Крепко зажмурясь, он только мотал своей большой головой.

– Как будто чего-то боится, – потихоньку, чтобы Берни его не услышал, сказал мне Старшой. – Но чего? Или само море так его пугает?

Я кивнула. Вполне возможно.

– Но почему?

Я пожала плечами. Я и сама до сих пор не понимала.

Через трое суток мы пришли в Гавр.

Изначально мы думали подыскать новое судно, которое доставит нас дальше на юг, и, если получится, дойти на нем до Средиземного моря. Но Старшой решил немного переиграть план.

– Похоже, Берни не очень-то нравится море. Видно, не его это стихия, – сказал он мне. – Да и шторма в Бискайском заливе в это время года нешуточные. Предлагаю идти дальше по более спокойным водам.

Так и вышло, что мы пересели на угольную баржу и на ней поднялись по Сене до Парижа. В солнечные дни мы обстукивали ржавчину, драили палубу и работали в кочегарке. А баржа тем временем медленно шла вперед между живописными нормандскими пашнями, коровьими пастбищами и деревнями. Вокруг было столько всего, что Берни вскоре забыл, что он вообще-то находится на корабле.

Мне тоже было хорошо на борту. Но мыслями я то и дело возвращалась в Шотландию, ко всему тому, что стряслось за последние полгода. Чаще всего я думала о старой Берниной фотокарточке, где он стоит рядом с Мойрой на лестнице «Хайленд орфанедж».

Может ли быть такое, что Берни и Мойра выросли в том же приюте, что Роза Хендерсон? Да, похоже на то. Тогда понятно, откуда они узнали про Розиного отца, Шетланд Джека.

Впрочем, это уже не имело никакого значения. Во всяком случае, для нас со Старшим. Мы отправились в Глазго узнать, чье это ожерелье. И теперь оставалось только вернуть его Розе Лафуркад. А после мы вернемся к Ане и синьору Фидардо в Лиссабон.

Как же я по ним соскучилась!

На четвертые сутки, после полудня, мы прибыли в Париж. Уже за много миль мы увидели величественную Эйфелеву башню, устремленную к ярко-голубому небу. На пути в центр города я насчитала семнадцать чудесных каменных мостов через Сену. На улицах вдоль реки было полно прохожих, велосипедистов, машин и конных экипажей. Разные звуки и запахи постоянно сменяли друг друга.

Был уже ранний вечер, когда мы закончили работу на борту и сошли на берег. Старшой предварительно спросил у капитана, не знает ли тот поблизости какую-нибудь дешевую гостиницу.

– Ступайте в Латинский квартал – там всегда можно что-то найти, – сказал капитан и объяснил, как туда добраться.

Стемнело, зажглись фонари. Под набухшими зеленью деревьями, тянувшимися каймой вдоль бульваров и набережных, текли потоки людей. На улицах у Сены стояли длинные ряды раскрытых книжных лотков. Рядом толпились люди: листали книги, читали и громко что-то обсуждали с продавцами и друг с другом.

Все это показалось мне знакомым. Может, кто-то рассказывал мне об этих книжных развалах?

Мы уже хотели свернуть с набережной в переулки, чтобы поискать ночлег, как вдруг кто-то окликнул меня:

– Эй! Салли Джонс! Это ты?..

Я обернулась. У одного из лотков стояла женщина и махала нам. Я несколько секунд присматривалась, прежде чем узнала ее.

Это была Сильвия Дюбуа, билетерша из луна-парка «Брокдорфф»!

Так вот почему я обратила внимание на эти лотки. Сильвия рассказывала мне о них.

– Салли Джонс! – сказала она и крепко сжала мои ладони, когда я подошла к ней. – Какими судьбами тебя занесло в Париж?

Подошли Старшой с Берни. Старшой, конечно, удивился. Но они сразу познакомились, и Сильвия рассказала ему, откуда меня знает.

– Ах, ну надо же, – воскликнула Сильвия. – Давайте же скорее сядем где-нибудь и поговорим!

Она закрыла свой лоток и отвела нас в близлежащее кафе. Старшой рассказал, что мы провели некоторое время в Шотландии и теперь возвращаемся в Лиссабон. А Сильвия Дюбуа в свою очередь рассказала, что всего несколько месяцев назад уволилась из луна-парка. Ее сын, Франсуа ле Фор, повстречал в Милане девушку и решил там остаться.

– Он счастлив, – сказала Сильвия Дюбуа. – И я тоже! Потому что наконец-то вернулась в Париж к своим книжкам.

– А тот человек, – немного подумав, сказал Старшой, – что присматривал за каруселью… Харви Дженкинс… Он все еще работает в луна-парке?

– Думаю, да, – ответила Сильвия Дюбуа. – А что?

– Да так, у нас с Салли Джонс осталось к нему одно дельце, – сказал Старшой.

Сильвия Дюбуа вопросительно поглядела на нас. Но прежде чем она успела поинтересоваться, что он имеет в виду, Старшой сказал:

– А вы случайно не знаете, где сейчас может быть луна-парк?

Сильвия Дюбуа задумалась.

– Если директор Брокдорфф придерживается того же гастрольного плана, что и всегда, то они должны были только что прибыть в Мюнхен. И сейчас ставят шатры на нашем обычном месте, в парке у Винер-плац…