– Пошла ты, сука, нахрен!

– Обойдусь без советчиков, а ты помылся бы лучше.

– Подкинь хоть червонец.

– Ни цента. Вали отсюда, да побыстрее.

– Жадная курва легавая, да кому ты нужна такая, кто тебя такую выдержит, дай хоть сигаретку! – кричал Акос.

Анна бросила купленную днем пачку – та была уже наполовину пуста. Не сказав больше ни слова, Акос бросился на улицу, шваркнув дверью. Подъезд грохотал.

Анна осела на коврик прихожей. Из-под вешалки на нее с укоризной смотрели кроссовки. Она швырнула их в сторону двери, но они только захохотали ей в ответ.

И опять ночь без сна. Анна смотрела из окна на темный район, его высотки все также стояли на своих местах, и их ничуть не беспокоило происходящее внутри.

«Интересно ли хоть кому-нибудь там, какая судьба спрятана за моими окнами? Ведь я – целая судьба, пусть я и жалкое немощное человечишко, которое скоро сойдет с ума в этой квартире. Надо пойти на улицу, съездить хотя бы к дому Бихар, проверить ситуацию».

Она едет медленно через северные районы в Раяпуро, радио настроено на классику. На пустынной дороге одиночество еще сильнее сжало грудь. Мимо проезжает красная машина. Анна не видит водителя, но думает, может, стоит развернуться, догнать и досмотреть автомобиль? Она задумалась. Сейчас буксуют даже самые простые решения, и решила не ехать. На дорогах полно красных автомобилей, а мысли, рожденные затуманенным бессонницей мозгом, далеки от профессионализма. Да и уехала уже.

В доме Бихар темно.

«Конечно, и чего я только придумываю? Что они лупят Бихар при распахнутых шторах, с включенным светом, под утро, именно в тот момент, когда я въезжаю к ним во двор?»

Глупости.

– Я глупая, ты глупая, мы все глупые, – сказала Анна вслух и засмеялась. – Все нормальные люди уже легли спать, и все они спят.

Только мне не спится. Только я, вашу мать, не могу заснуть.

* * *

Я, на секундочку, была единственной маму[56] в нашей школе. Нет, я не о тех, чьи родичи приехали в Финляндию из Штатов, или из Германии, или еще откуда несколько лет поработать на какой-нибудь охренительно важной и высокооплачиваемой работе. Такие дети, кстати, со мной тоже учились. Но я не о них. Мда, я тут на раз-два стала чем-то интересным и экзотичным. По статистике у нас в районе тридцать пять процентов учеников имеют иностранное происхождение. А может, и все сорок. Учителя в местных школах вообще мазохисты: они конкурируют между собой, в чьем классе ужаснее всего.

А в новой школе все было уже совсем не так прискорбно. Некоторые хоть и приезжали в школу на автобусе, но лишь потому, что так экологичней. У них были хобби. Их родители слушали Берлиоза и Малера, на осенние каникулы они летали в Барселону, на рождественские – в Таиланд, а на лыжные – в Леви[57]. Каждый – уже чуть ли не состоявшийся юрист, или экономист, или инженер, или доктор, или дипломат. Поначалу я была ошарашена, думала, в Финляндии ли я вообще, потому что мерзнуть на остановке больше не приходилось – всякий раз в школу меня подвозили. Первый раз я ощутила, что являюсь частью чего-то, что меня заметили.

Когда я сказала дома, что буду носить хиджаб, мне разрешили ходить иногда по выходным на вечеринки нашего класса. Тут помогла моя двоюродная сестра, спасибо тебе, моя золотая! Я не сержусь из-за того, что случилось. Знаю, у тебя не было выбора. Мы придумывали тогда совершенно невероятные двойные легенды, чтобы прикрывать друг друга. Я в шоке, как все выруливает, если только используешь правильные слова и расставляешь правильные акценты. Мои родичи почти целый год верили, что я хожу в кружок проживающей в Финляндии курдской молодежи, целью которого является поддержание национального языка и культуры. А кружок этот, по сути, только из нас с сестрой и состоял. В моем расписании, висящем на холодильнике, стояло семь уроков, которых на самом деле не было. Занятия по выбору, так мы их называли. А то, что в дни контрольных уроки отменялись, – родители вообще не знали. Как говорится: «Хочешь жить – умей вертеться». Юсе все восхищался.

Иногда мама пыталась заставить меня заниматься чем-нибудь более полезным, чем чтение. В ее крохотной головке явно возникал вопрос, что я буду делать со своими отличными оценками, если моя будущая судьба уже определена: мужа она уже нашла и даже фотку его показать успела, сообщив, что он хороший мужчина из прекрасной семьи. Только того она не сказала, что все уже давно решено. Я начала подозревать худшее, когда мне намекнули, что неплохо бы научиться готовить всякую праздничную курдскую жрачку и делать уборку. Нет, конечно, этому мы все учимся с детства, мама вечно указывала, что настоящая женщина должна уметь делать и все такое прочее. Но теперь она решила заставить меня готовить, печь хлеб и вязать идиотские салфетки. Я ей говорила, типа, блин, у меня же послезавтра зачет по физике, а потом по алгебре и печь я ничего не буду. И не пекла. Тогда меня на две недели посадили под замок, а я сказала, мол, сажайте на всю, нахрен, оставшуюся жизнь, только я не собираюсь целыми вечерами делать это ваше жорево. Тогда я впервые открыто воспротивилась, и это стало для родичей подтверждением того, о чем они давно уже догадывались: финская школа воспитывает всякие отбросы, и как здорово было бы ходить в школу на курдском языке, и, если бы мы были на нашей замечательной родине, ничего подобного точно бы не случилось. Хуже всего, что они стали сомневаться в существовании моих внеклассных занятий.

Пришлось мне две недели сидеть дома. Они наврали нашему директору, что мы поедем на родину, попросили дать задания вперед. Я сидела дома и училась как проклятая, только чтобы не отстать. Они забрали у меня телефон, не пускали к компьютеру, не разрешали общаться с друзьями – все были уверены, что мы действительно в Турции. Отец сказал, что еще одно слово, и все – больше никаких лицеев. Поэтому я сдержалась, не повысила голоса даже тогда, когда они признались, что этот мерзкий мужик на фотке и есть мой будущий муж и что я уже два года как помолвлена.

На самом деле я была в шоке.

Утром в половине седьмого Анна отправилась на работу. Вернувшись из Раяпуро, она легла на часок, проснулась, выпила кофе, покурила на кухне, послушала шум в голове и подумала, что скоро свихнется. Поскольку последнего не случилось, она пошла в душ и решила пережить еще один день. Но следующую ночь надо спать.

Есть такое слово «надо».

Район был все такой же темный и мокрый, как ночью. Не было видно ни огонька, полоска утреннего солнца потерялась за многоэтажками. Да Анна и не смотрела. В тот момент, когда она уже открыла дверь автомобиля на полупустой, тихой парковке, кто-то схватил ее за плечи и сильно сжал. Анна вскрикнула и обернулась с поднятым кулаком, готовая ударить напавшего.