Еще Маринка в своих мельтешащих мыслях одаривала Славку смесью той же школьной ненависти и чесучей жаркой тоски. Она мучилась, что этот мужчина по какому-то чудовищному недоразумению достался идиотке Валерии, доказывая в очередной раз несовершенство организации вселенной. Была еще одна мысль, от которой лилась самая тягучая, самая черная, несмываемая смоляная ненависть, — что именно со Славкой она бы, возможно, и могла бы испытать самую настоящую, в фильмах и стихах воспетую любовь, взаимную и очень красивую, без дураков.

Маринка научилась строить свои автомобильные маршруты в центр города таким образом, чтобы проезжать по Бассейной улице мимо его дома. Также она старалась вести слежку за розовой двадцатичетырехэтажной «свечкой» Валерии, ведя учет прибывающим и отчаливающим черным джипам и красным, хоть немного приплюснутым иномаркам. Из-за нагрянувших морозов шпионскую программу пришлось свернуть, что добавляло раздражения и неудовлетворенности, бестолкового шатания по дому наперевес с молчащей телефонной трубкой.

Садовников, Маринкин муж, сотрудник стабильной мультинациональной компании, после всех новогодне-рождественских корпоративных мероприятий имел несколько приглашений на правильную, заключительную вечеринку, на которой-то как раз и должны были быть все те, кто две недели кислых государственных корпоративов прокатались на лыжах и покупались в теплых морях. Очень правильный ход, ведь не зря Садовников работал в сфере рекламы и пиара. «Друзей» у компании была уйма, и Маринке ничего не стоило выпросить у мужа два пригласительных. Если верить дуре Валерии, Слава был чуть ли не учредителем, словом, отличный «друг», грех не пригласить.

С этими мыслями, оставив детей няне, Маринка помчалась на Берестейку. Прямого телефонного номера Славы у нее не было, как и названия фирмы, но офисный комплекс стоял один-одинешенек стеклянно-металлическим прямоугольником посреди бурой промзоны с полчищами голодных собак и хитросплетением рельсовых путей вокруг станции Октябрьская-товарная. Славина фирма занимала весь последний этаж, это Маринка хорошо запомнила.

Директора, как и следовало ожидать, на месте не оказалось, но Маринка разжилась их фирменной визиткой и парой ручек, а еще наклейкой на автомобиль, специально для Валерии.

Приехав домой, она выдержала паузу, потом позвонила в офис, секретарша сказала, что директор еще не определился насчет своего присутствия.

Нажав на кнопку mute и перегнувшись через стойку, она прокричала на кухню:

— Слава! Я тебя умоляю, скажи сейчас, а лучше отдай эти пригласительные мне!

Слава сделал вид, что не слышит, и продолжал задумчиво размешивать сливки в кофе.

Тем временем неумолимо приближалось 13 января, и Слава чувствовал себя все более неготовым к двухдневному исполнению сложной роли американского физика-атомщика. Острота ситуации, по мнению Вадика, заключалась как раз в том, что Слава ни разу не видел своего очередного партнера по бесчестным играм, даже предположить не мог, какая она. Этот аттракцион должен был потрясти их своей реалистичностью. Вадик говорил, что сейчас становится по-настоящему интересно, и он по правде завидует Славке. Славка испытывал спорные чувства трезвого отторжения и липкой, маньячной заинтересованности, клокочущей атласными клапанами внизу живота — точно как с теми лягушками в Карпатах. Еще Славка думал, что он поддается шизофреническому буйству Вадиковой фантазии, но одновременно чувствовал, как открывается спасительная дверца в нишу удовлетворенности, равновесия и спокойствия — то, что ищут в сноркелинге, путешествиях в Гоа и в гости к Деду Морозу за Полярным кругом. Словом, с наступлением роковой пятницы Слава пребывал в смешанных чувствах, обрамленных приятным, тонизирующим беспокойством.

Влад, Вадиков водитель, должен был заехать сперва за Светланой на Лесной массив. «Sviiiiitlana», — думал с английским акцентом Слава, прикидывая, как будет здороваться, хлопать глазами, удивляться, много улыбаться и говорить «yes» и «oh, it’s great!».

В пятницу утром позвонила Любушка. Она долго объясняла, кто она, а Славка, увидев ее номер, вдруг ужасно занервничал, поскорее зашел к себе в кабинет и закрыл дверь. При этом у него было такое выражение лица, что сотрудники тут же поняли, что звонок вряд ли касается работы. Она поздравляла с Новым годом, потом Слава перезванивал, чтобы она не тратила денег. Любушка спрашивала, не в Киеве ли он случайно, потому что пыталась пробиться пару раз, но абонент был вне связи. Слава сказал, что да, он тут, только приехал.

— Просто у меня есть знакомая, ее зовут Анжела, у нее случилась беда, она рассталась с отцом своего ребенка и…

— Отцом своего ребенка, — улыбаясь, передразнил ее Слава.

Любушка осеклась, потом хихикнула и продолжила:

— Да, и ей совершенно некому помочь перевезти вещи, посвященных в конфликт немного, она спрашивала, вдруг у меня есть кто-то с машиной. Тут я сразу подумала о… о…

— Обо мне, мы на «ты», Лю.

— Да, — она снова хихикнула, в трубке шмыгнуло и зашелестело, — да, о тебе, вот.

— Хорошо, я смогу завтра в первой половине дня.

И по дороге в аэропорт на своем «паркетном» джипе (не под стать Виталькиному внедорожнику) он думал, что это всего лишь два дня — и будет снова смешная глупая Любушка и что если началась такая жара в этом плане, то вполне можно затащить ее к себе в гости, а лучше — в «Премьер-Палас», устроить сказочную ночь, сделать ей хоть раз в жизни праздник. Икра такая, икра сякая, шампанское, устрицы, выложенный бирюзовой мозаикой бассейн, джакузи, ресторан, массаж. Припарковавшись на стоянке длительного хранения автомобиля (на котором без пяти минут физик-атомщик должен был отбыть домой после симпозиума), Слава даже позвонил Вадику и поделился идеей про посвящение Любушки в Золушку на одну ночь.

— Дурак, не делай этого, не трогай ты ту Любу, — неожиданно сказал Вадик и объявил о состоянии крайней степени готовности, потому что Svyetlana уже на подъезде. Слава ничего не понял про Любушку, но мысль о воскресенье все равно приятно грела.

Ждать в крошечном душном зале прилетов Киевского международного аэропорта Борисполь пришлось минут тридцать — ровно столько, чтобы на лице отразились обеспокоенность, усталость и желание, чтобы его отсюда поскорее забрали. В руках Славка держал слегка помятую бумажку, которую схватил в офисе в самый последний момент со словами: «Kiev Nuclear Forum», — у ног стоял средних размеров чемодан на колесах, который он брал в одно-двухдневные командировки. Чтобы быть больше похожим на американца, Слава решил «прилететь в Киев» в коротком сером плаще, но в теплых рукавицах и идиотской французской ушанке, как из мультика про почтальона Печкина, — при всей нарочитой кособокости — выполненной с большим вкусом и одним французам доступным шармом. Каждые три минуты к Славе подваливали мужики в кожаных куртках и, играя ключами, спрашивали: «Такси-такси»? Встречающий рабочий народ с нервно бегающими глазами внимательно, с одобрением, изучал надпись на его бумажке, потом, полнясь надеждами, шел дальше в зону прилетов. Встречающие кого-то женщины тридцати с чем-то лет — стройные, остроносые, в серых деловых костюмах производства Турции, с одинаково темно-красными волосами — кокетливо посматривали на него, делая вид, что сочувствуют. Слава решил, что будет говорить немного по-украински. Родившись от исконно русской мамы, Слава так и не смог, даже за годы независимости, выучить украинский, и имитировать чужеземный акцент с этим языком было куда проще, чем с русским.