Я глубоко вдохнул, выдохнул, успокоился, бросил взгляд вниз, на мостовую, и резко отпрянул, ударившись о раму затылком.

Прямо под моим окном стоял – сидел, лежал? как назвать эту… позу? – один из них.

Разбросав свои щупальца по мостовой и немигающим взглядом уставившись прямо мне в лицо.

Я с грохотом, – несомненно, разбудив бдительную соседку, – захлопнул окно и задернул шторы.

До утра я просидел в кресле в самом дальнем углу, вцепившись в кочергу и наблюдая, как по окну струятся капли дождя и в ночи бродят какие-то тени.

Сейчас я был бы очень рад кошке.

* * *

– Ну, все понятно, – психиатр выпустил еще колечко дыма из своей трубки и проследил глазами его путь к потолку.

Я тоже поднял взгляд. Конечно, курить в присутствии пациентов было нарушением врачебной этики и прочее, но, тем не менее, эти колечки и странный солоноватый запах табака… это все успокаивало. Один из элементов психотерапии, как-то так. Врач не волнуется, – значит, с пациентом все не так уж и плохо. Это ободряет, да – а что еще нужно человеку в кабинете психологической помощи?

– Вы уверены? – рассеянно спросил я, наблюдая, как колечко продолжает висеть под потолком, как густой кусочек тумана. Несомненно, это какой-то особый табак. Как минимум не местный. У того табака, что продается у нас в городе, да и того, который привозят из столицы, не выходят такие тугие, плотные, что, кажется, можно взять их в руки как бублики, колечки. Так лишь, жалкие пыхалки, рассеивающиеся в воздухе без следа уже через пару секунд.

– Какой именно момент вас волнует? – невозмутимо спросил врач. – «Все» или «понятно»?

Я промолчал.

– Так вот, – врач выпустил второе колечко вдогонку первому и потянулся, хрустнув суставами. – Я, наверное, вас разочарую… но ваш случай, к счастью, не первый и, увы, далеко не единственный. Хотя, может быть, и наоборот. Увы, не первый, и к счастью, далеко не единственный.

– А что, есть разница? – угрюмо спросил я. Кажется, врач намеревался получить гонорар за пустую болтовню и жонглирование фразами. Это, конечно, мило. Но только забесплатно.

– Огромная, – кивнул тот.

Я решил не поддаваться на его уловки и чуть сменил тему:

– Ну, с «увы» я понимаю и даже согласен. А что, тут уместно «к счастью», да?

– Разумеется, – ответил психиатр, ковыряя ногтем резьбу на трубке. – Не единичный случай, следовательно, мы уже имеем некоторую выборку, чтобы иметь возможность определять наиболее вероятный диагноз и наиболее верное лечение…

– И что же у меня?

Врач зажал трубку в зубах и стал сплетать и расплетать тонкие гибкие пальцы. Словно два паука-альбиноса затеяли причудливый брачный танец.

– Судя по всему, у вас банальная психосоматика, – бесстрастно сообщил психиатр. – Головная боль, мигрени, нарушение сна – обычные последствия подавляемых эмоций или психологической травмы, о которой пациент пытается забыть.

– И?

– И мы будем лечить, – пауки закончили брачный танец.

* * *

Глубина. Я погружался в нее, – черную, липкую, бесконечную; глубину, где нет верха и низа, где перемешаны право и лево и где ты не понимаешь, – ты все еще тот же или уже вывернут наизнанку?

Глубина была холодной, вязкой. Она заливалась мне в рот потоком воды, обжигая горло и разрывая легкие.

Мне пять лет. Жаркий летний день. Я играл у фонтана. Залез на парапет. Нога соскользнула. Я упал.

Воспоминания прорываются ко мне, борясь с глубиной.

Лето. Солнце. Черный мрамор фонтана. Мама, заговорившаяся с соседкой, – о да, это же мадам фон Хаммерсмит, – тридцать лет назад она была такой же дряхлой старухой, ничего не изменилось!

Голуби срываются с верхушки фонтана. Я падаю в воду, поднимая стену брызг.

И глубина, глубина, глубина.

И черная тень, – еще чернее черноты глубины, – чертит вокруг меня… черт, черт, черт…

И глаз, огромный, нечеловеческий, – да и глаз ли вообще это? – прямо напротив моего лица. Я пытаюсь закричать, но глубина уже влилась в меня, и не выходит даже бульканье.

И щупальца, крепко обхватившие меня – и, подняв над краем чаши фонтана, передающие в руки подбежавшим людям.

– Подавленные воспоминания, – донесся откуда-то, как из-под плотного ватного одеяла, голос психиатра. – Детская травма.

– Ч-что это делало в городском фонтане? – я попытался прорваться сквозь одеяло. И кажется, мне это удалось, потому что сквозь мутную пелену забытья я снова чувствовал запах табака доктора, щекотавший ноздри до чиха. – Почему оно было в фонтане?

– Это не относится к делу, – быстро сказал врач.

– Но это значит, что они в городе? Что они на самом деле здесь, среди нас? Все время среди нас!

– Прекратите, – раздраженно и совершенно непрофессионально отрезал врач, отчего я окончательно пробудился. – Сколько можно. Может быть, фонтан связан с рекой. Откуда мне знать. Вы благодарны должны быть, что оно оказалось в фонтане. А вы, как я могу понять, ни тогда не испытывали ни капли благодарности, ни сейчас.

Врач явно разозлился. Я ощутил стыд.

– Ну да, да, – замялся я. – Действительно, что это я.

– А то знаете, – хмыкнул доктор, снова раскачивая маятник. – Это, пожалуй, как в старом анекдоте: «Это вы нашего Мойшу из реки спасли? – Да. – А где шапочка?»

Я изобразил улыбку.

– Продолжим, – предложил психиатр.

Маятник уже вернулся к прежней амплитуде, и каждый его взмах сопровождался легким шорохом, словно где-то сыпался мелкий песок.

Я покорно закрыл глаза.

– Они не виноваты, – вкрадчиво нашептывал мне мягкий баритон. – Да, они не такие, как мы. Но ведь и мы не такие, как они. Поэтому если говорить об их вине, то так же можно говорить и о вине нашей. Так что мы квиты.

«Шшшух-шшшух», – сыплется песок.

– Это просто обычная психология, – продолжает вещать врач. – Не более. Но и не менее. Всего лишь набор самого непривычного для человека. И поэтому априори самого опасного и противного. Не лицо, не глаза, не кожа… не руки, не ноги, не туловище… все иное, а значит, априори чуждое. Чуждое, – то есть враждебное. Всего лишь психология, не более… Нужно уметь справляться с ней…

Шшшух-шшшух…

Я открыл глаза.

Врач, откинувшись на стуле, пускал вверх колечки, правда, на этот раз уже какие-то бледные и жидкие.

– Ну как? – участливо спросил он.

Я прислушался к себе и пожал плечами.

– Не знаю. Не могу ничего сказать.

– Это хорошо, – кивнул врач, вынув трубку изо рта и пристально рассматривая ее.