его. Может, он тоже не вспомнил Грениха. Не стал бы, поди, дурить, знаючи, кто перед ним. Но Грених позволил обмануть себя: дважды Шкловский изображал невинную жертву, да еще и подыграл Константину Федоровичу во время сеанса гипноза в туалете. Чуял профессор – что-то было не так в нем, какая-то уж больно волшебная податливость. Но привык, что ввести в гипноз у него теперь легко выходит, расслабился и получил по носу – за дело.

– Вы научите меня? Научите? – терзал его Петя.

– А я уже собирался просить тебя забыть то, что ты видел, – пробормотал Грених со слабой попыткой пошутить. Теперь он жалел, что позволил ярости руководить собой. Нельзя было при Пете таких фокусов устраивать, ведь мальчишка еще. Научиться такому гипнозу непросто, да Грених и не станет сейчас раскрывать ему все тонкости. Но ведь юный ученый уже грезил о том, как при какой-нибудь Маше демонстрирует владение подобным мастерством.

– Ты бы помалкивал, особо об этом распространяться незачем, – заметил Грених.

– Я – могила!

– Серьезно. Научу, но позже, вот курс кончишь – тогда и посмотрим.

Они перешли улицу, пропустив перед собой черный таксомотор, завернули в знакомый подъезд дома № 2А, поднялись на второй этаж. Грених постучал, никто не открыл. Петя приложил ухо к двери, стал прислушиваться – тишина. Он нагнулся к замочной скважине, долго в нее смотрел, потом неожиданно стал принюхиваться.

– Что-то с прошлого раза не особенно выветрилось? – прогундосил в ладонь Петя. Грених не ответил, ощутив подспудное беспокойство, сунул ему книгу, что отнял у Хорошилова, тоже нагнулся к дверной ручке. Запах, выделяющийся при реакции серной кислоты с сахаром, давно бы весь вышел спустя три недели. Из квартиры пахло едко, как в первый раз, когда обнаружили фининспектора, курировавшего Сахарпромтрест, и беглого рецидивиста Тимохина из Новгорода, равно как и во второй, когда попались Куколев и двое жуликов из дутого Закаспийского общества взаимного кредита.

Он схватился за ручку знакомой двери и дернул, навалился плечом, саданул раз, два, три – треснул шов на рукаве, понял, что не совладать со старой дверью из массива дуба, метнулся к квартире напротив, затрезвонил в звонок. Дверь почти тотчас же распахнулась, видать, они наделали порядочно шума. На пороге показался рыжеволосый паренек лет четырнадцати, с веселой улыбкой во все лицо.

– Управдом в какой квартире живет?

– Это мой отец, сейчас позову, – лицо мальчика посерьезнело.

Вскоре такой же рыжий, как и мальчик, мужчина, одетый наспех в старый турецкий халат, ермолку и тапочки, вышел со связкой ключей на лестничную клетку. Он был хмур – уже предчувствовал очередные беспорядки в злосчастной квартире напротив, и это в выходной.

Грених вошел первым, наступил на половичок в прихожей, замер на одной ноге, дотянулся до шторы, висящей в дверях гостиной, отвел ее в сторону. Все остальные вытягивали шеи, не переступая порога. Черный неровный силуэт возвышался на стуле перед столом посреди комнаты, ноги его, видно, были привязаны к ножкам, а руки уведены за спину, голова – или ее черное подобие – свисала на грудь. Пена еще потрескивала, реакция продолжала свою работу. У кресла валялись брошенные ведра и противогаз, резиновые части которого были испачканы черным в области скул – видно, оттого что убегавший снимал его с себя грязными перчатками.

– Телефон у кого есть? Надо звонить Мезенцеву.

Это был второй вызов следователя за сегодняшнее воскресенье. Сергей Устинович грохотал сначала в трубку, дожевывая свой обед, прибыл на служебной машине только спустя час, зло хлопнул дверцей, топал по ступеням, поднимаясь, не прекращая ворчать.

– Константин Федорович, вам что, в выходной заняться нечем, что ли? – гаркнул он. – Вы по всей Москве ходите жмуриков собирать? Зачем вы сюда пришли? Что вам в своем институте не сидится? У вас же пациент умер! Вы с ним разобрались?

Грених не ответил, лишь виновато дернув бровями.

Мезенцев перетерпел спазм, прокатившийся по его лицу вихрем, и со вздохом зашел в квартиру, в гостиную заступать не стал, тоже остановился за шторой, слегка ее отогнув.

– Вот гадство, – выплюнул он. Потом обернулся к Грениху. – Как вы узнали?

– Мы не знали! – встрял Петя. – Мы шли, чтобы задать этому человеку кое-какие вопросы.

– Какие еще вопросы? Грених, вы что, в следователи заделались? Ладно, Петя – стажер, вы-то что? Ваше дело трупы вскрывать и психвменяемость свидетельствовать.

– Я вспомнил, что был знаком со Шкловским, – холодно отозвался профессор, которому совершенно не нравился претензионный тон старшего следователя.

– Знаком? Когда был знаком?

– Он притворялся, что гипнозу поддался.

Мезенцев изменился в лице, его щека дернулась, и он провел пятерней по седеющим прядям.

У порога квартиры уже давно столпились жильцы – любопытные головы выглядывали из-за плеч Грениха и Пети. Мезенцев ткнул пальцем в ворот халата управдома, велел зайти – будет понятым, остальных выпроводил и захлопнул дверь.

– Что ж, прежде нужно собрать все улики и составить протокол, а после будем разбираться.

Сергей Устинович очень быстро и слаженно сделал обыск комнат, проверил шкафы, подоконники, мебель. Никаких следов, кроме противогаза и двух жестяных ведер, в которых была замешана кислота с сахаром, найдено не было. На ковре лишь несколько черных пятен.

– Когда я зашел, – давал отчет Грених, пытаясь обеденной ложкой сковырнуть с лица убитого припечатавшуюся к коже пенистую массу, – ковер в прихожей был сдвинут. И на полу я заметил странный след, точно пятка поехала в сторону. Убийца обернул тряпками ноги, как делал это всегда, но, убегая, он потерял равновесие, поскользнулся на коврике, тряпка с правой его ноги чуть съехала, обнажив каблук. Уходил он, тряпки не поправив, поэтому на лестнице должны быть следы. Обувь его, ввиду дождя, изначально грязной была. Сквозь тряпки сочилась влага. Вы заметили странные мокрые пятна на ковре?

Мезенцев слушал профессора, обиженно выпятив нижнюю губу и глядя на него исподлобья. Ни слова не сказав в ответ, он медленно отер ладони о карманы своего френча, развернулся и отправился в прихожую. Что он там делал, Грениха волновать было не должно, его дело маленькое – труп.

Наконец удалось снять с головы несколько ошметков черной копоти и обнажить клочок знакомых седых волос. Потом Грених доковырял до части уха и уже смог дать предварительный вердикт, что перед ними привязанный к стулу восседает именно мертвый Шкловский.

– Так, – Мезенцев окинул орлиным взглядом гостиную, остановился на управдоме, попросил его поставить свою подпись под протоколом, который судорожно все это время составлял на коленке Воробьев, и разрешил идти.

– Теперь давайте обсудим цель вашего сюда прибытия, товарищи сыщики Холмс и Ватсон, – объявил он, когда входная дверь