– Думаю, – хрипло проговорил Грених, – убили его свои и гипнозом в квартиру никто не проникал. Этот миф они пустили для того, чтобы нас запутать.

– А зачем же было создавать антрепризу? – Мезенцев, который тоже ушел глубоко в размышления, дернул щекой, когда к нему вдруг обратился Грених.

– Они увидели, что присутствие гипнотизера в их шайке привлекло внимание общественности. И решили этим воспользоваться, увели нас по ложному следу. Единственно только…

Грених на минуту замолчал, потому что произносить печальную правду было непросто.

– Единственно только гипноз у них там, в театре, был настоящий. Они представлялись мной…

– Вами? – сделал Мезенцев недоуменное лицо. И скривился в усмешке. – Ай-я-я-яй! Кто бы мог подумать, какие негодяи.

– И гипнотизировали моих пациентов, используя уже отработанный раппорт.

– Вот что бывает, когда такие вещи становятся общедоступными, – пожурил Сергей Устинович. – Почему бы вам не работать секретно, а?

– Мне велели стажеров учить и других врачей, я и учил.

Мезенцев шумно со свистом выдохнул, утерев нос рукавом френча.

– Что ж, давайте решать эту сложную задачку… – протянул он и уставился в одну точку, в серых глазах его заскользили облачка размышлений. – Но, если в эту квартиру убийцы проникали вовсе не гипнозом, значит, они не особо им пользоваться умели.

– Шкловский наверняка умел. И каким-то образом им удалось к Фомину в квартиру попасть. Девочка не помнила ничего.

– Ударили чем-то по голове, и ать-два.

– Я читал протокол, не били ее, сказано, что помнила лишь веление спать. Да к тому же она ведь в этот вечер на маскараде была. Я склонен думать, они ей пистолет и всучили, наговорили невесть чего, может, рассчитывали, что она застрелится, не знаю. Она ведь совершенно не различала плохих людей от хороших, существующих от несуществующих. Там такая каша в голове была…

– Значит, Шкловский ей голову заморочил?

– Наверное.

– Тогда они не могли его убить. Без такого специалиста у них не получится продолжать антрепризу.

– Значит, есть еще один умелец.

– Ох, мать твою вошь, еще один, – вознегодовал Мезенцев тоном, в котором сквозила злая ирония. – Еще один на мою бедную голову. Расплодились, аки крысы.

Грених не ответил, но мыслительный процесс его все время норовил устремиться к Петиному участию в этом. Он отмахивался, а мысли все равно вокруг мальчишки роились, как мухи над открытой банкой с вареньем. Невольно вспомнилось, что тот рассказывал о своей семье, о своей дурной якобы наследственности, о том, что отца красные застрелили, когда он уже на рабфаке учился. Откуда он? Где жил? Что за люди были его родня? Правда ли, что мать деспотом была, в семинарию сына насильно засунула, а отец прослыл сумасшедшим? И если он сам на рабфаке уже учился, что могло быть в начале 20-го, в тот год уже особо бесправные расстрелы на месте не устраивались. Грениха самого расстрелять вот-вот должны были, но участие в войне на стороне Красной Армии и бумаги, подтверждающие это, спасли его. Надо бы все-таки глянуть в архив Губсуда, отыскать дела беглых заключенных, и о Петином отце там тоже наверняка что-то должно быть. Не убили же его без суда и следствия.

– Предлагаю устроить облаву в полночь, – прервал мысли Грениха Мезенцев. Он продолжал крутить в пальцах приглашение и только сейчас соизволил опустить к нему глаза. Именно такое небрежение к некоторым уликам и заставляло профессора думать, что Мезенцеву все равно, разоблачат героя-мстителя или нет. Он едва ли прочел текст на карточке, не уделил внимания почерку, а это ведь многое могло поведать ему, человеку опытному в следственных делах. – А вас, значит, Фокусником позвали?

– Да.

– Не представляю вас во фраке. Где брали-то?

– Дедовский, в старом сундуке залежался.

– Однако, – протянул старший следователь. – И не лень было идти-то?

– Беспокоился за Риту.

– Надо вам просто жестче с вашей артисточкой. Ее труппа вон у меня до сих пор сидит, и она как шелковая, любую услугу готова оказать следствию.

– Какие это еще услуги вы ее принуждаете оказывать? – встрепенулся Грених.

– За Мейерхольдом велел присматривать. Он мне тоже никогда не нравился. А вот тебе и на – все-таки на чем-то его и поймали. Он из кожи вон лезет, чтобы в Советском Союзе, здесь, в Москве, удержаться, но его эксцентрика не особенно помогает дух народа поддерживать посредством искусства, больше расхолаживает. Его бы взять и ногтем прижать, аки таракана, но это не поможет взять главаря. Сам он не сознается, только спугнем, если на допрос позвать. Ладно, разговоры все, сейчас уже вечереет, надо подумать о том, как незаметно подползти к театру и проникнуть в него во время этой антрепризы.

Тут со стороны кресла раздалось мягкое покашливание. Грених и Мезенцев одновременно повернули головы к Пете, который все это время сидел тише мыши, прижимая к груди книгу профессора.

– Позвольте напомнить? – он обратился взглядом к Грениху. И было в его глазах столько готовности и преданности делу, что профессор напрочь отмел все свои подозрения на его счет и одобрительно кивнул.

Петя сбивчиво, с волнением поведал, как они с Константином Федоровичем уже раз предпринимали попытку устроить облаву и напоролись на сторожа, и о том, что, проникнув в театр, обнаружили его в полночь абсолютно пустым.

– Возможно, – возбужденно говорил Петя, – их спугнула смерть Лиды Фоминой. Но зато мы с Константином Федоровичем теперь знаем, как в театр проникнуть с черного хода.

– Вот им сегодня и воспользуемся, – Мезенцев ударил приглашением по ладони. – Возьмем человек пять бравых ребят милиционеров из соседнего участка и хлопнем банду. А сейчас надо в морг, Шкловского вскрывать, пока еще тепленький. Потом вы, Костя, – домой, отсыпаться. Утром ждем вас на слете, обсудим детали. Где наша не пропадала?

Глава 17. Заведующий архивом

Первое, на что обратил внимание Грених, когда спустя три часа ювелирной работы, наконец, отколупал последний кусок черной пены с кожи Шкловского, – на несколько участков, куда не попала пена – шея под подбородком. Там имелись следы странгуляционной борозды. Грабитель, совершенно очевидно, спешил и не смог проделать свой трюк с той же тщательностью и филигранностью, какую проявил в работе над другими трупами. Убив бывшего фокусника, он не раздел его, оставил голову свисать, и потому в складку под подбородком и на некоторые участки, где тело покрывала плотная ткань одежды, не попало кислоты.

Шкловский, напоминающий вытянутую, освежеванную мумию, которую только что окунули в специальный бальзамирующий состав, лежал на металлическом столе в морге. Его открытые глаза навыкате, лишенные век, так как тонкая кожа их, будто сваренная в кипятке, отошла вместе