Теперь Барышев совершенно определенно улыбался – тонкойязвительной улыбочкой. И рассматривал ее, как диковинную зверушку в зоопарке. Аона уставилась на него, как кролик на удава, и слова сказать не может. Умница,Громова! Хорошо работаешь. Просила назначить встречу, поговорить, и сидишь какнемая. Барышев, посчитав, видимо, что молчание затягивается, кивнул на бумаги:

– Итак, суть наших недопониманий, как вы их называете,сводится к тому, что мы просим вас сделать так, как мы хотим. Кроме того, заэто мы еще должны вам заплатить довольно большие деньги. А вы нам в ответговорите, что сделать этого не можете. Что вам в принципе не нравится всязатея, а нравится что-то другое, что вы и хотите сделать за наши деньги. Покавсе правильно?

– Нет! – горячо возразила Ольга. – Все неправильно!

– Тогда поправьте.

Ольга взяла себя в руки и, очень осторожно подбирая слова,начала рассказывать Барышеву, что выпустить разноцветные буклеты, а на нихмелким шрифтом напечатать, чем именно компания «Строймастер» занималасьпоследние пять лет, – означает просто выкинуть деньги на ветер. Потому чтоникто и никогда не станет эти буклеты читать. Ну, если только сотрудники«Строймастера», да и то из-под палки.

– Ваш образ должен быть совсем другим…

– Мой образ? – уточнил Барышев.

– Ну, не ваш личный образ, а образ вашей компании.

– Что именно вы предлагаете?

Ольга, загибая пальцы, перечислила основные пункты:во-первых, узнаваемый логотип. Во-вторых, несколько газетных публикаций. Ни вкоем случае не рекламные модули, а статьи социальной направленности – о том,как «Строймастер» создает рабочие места, насколько их продукция экологична, какони о здоровье народонаселения заботятся, и так далее, и так далее.

– Вы формулировали ваши предложения? – перебил ее Барыщев.

– Раз десять.

– Сформулируйте в одиннадцатый. Успеете до завтра?

– Конечно! У нас все готово!

– Завтра, скажем, часа в два вы сможете со мной пообедать?Где-нибудь в центре? Я бы посмотрел ваши предложения.

Господи, да все, что угодно. Пообедать, поужинать, сплясатьголышом под луной!

– Конечно, смогу, Сергей Леонидович!

– Тогда до завтра. – Барышев стал из-за стола, пожал ейруку. Ладонь у него была сухая и теплая.

…Ольга влетела в офис, со всего маху хлопнула сумку на стол,кинулась к компьютеру.

Дарья напряженно следила за ней.

– Не принял?! Вот зараза какая!..

– Принял! Быстро распечатайте все предложения! Я завтра сним встречаюсь.

У Дарьи отлегло от сердца. Неужто со «Строймастером» делонаконец сдвинется с мертвой точки?

– Принял?! Вот душка наша!..

У Ольги заверещал мобильный. Нина Евгеньевна, ихзамечательная няня, сообщала, что Павлик в детском саду перевернул на Машкустакан молока. Опять, значит. В прошлый раз Павлик на нее блюдце с вареньемопрокинул. Не иначе, это любовь…

Дарья вытащила из принтера тепленькие, с пылу с жарураспечатки, протянула Ольге:

– На! Все для «Строймастера» распечатала. Ты думаешь,Барышев станет их читать?

Ольга очень надеялась, что станет. Ну в конце концов, не зряже он просил их привезти, правильно? Может, даже прямо за обедом прочтет.

– Надеюсь, что станет. Он, вообще говоря… вменяемый.

Дарья Барышева вменяемым не считала:

– Хорош вменяемый, почти полгода нас динамил!

Ну динамил, ну и что теперь? Он большой начальник, у негоздоровенный комбинат в Москве, и в Сибири еще строится, сотни рабочих,производство с миллиардным оборотом… Его дело – дать замам распоряжение, а замыуж должны заниматься рекламой. Беда в том, что все замы у Барышева – строители,а не рекламщики, в том числе Мезенцев. Наверняка они очень хорошие строители.Но в рекламе ни черта не понимают. Отсюда и проблемы.

– Ладно, Даш, не ворчи. Надеюсь, теперь веселее пойдет.

– Хорошо тогда. Грозовский порадуется.

– Он как? Оклемался?

Дарья покачала головой:

– Сказал, что помирает, велел не кантовать. Да, Гриш?

– Пельмени очень хороши, для живота и для души! – согласилсяГриша и снова уткнулся в компьютер.

Грозовский валялся в постели, накрывшись горой из пледов иодеял, и натурально помирал. Ему было жарко, потно, башка болела так, чтохотелось лезть на стену. И еще – очень было себя жалко. Черт бы взял этотгрипп!

Грозовский ненавидел грипп, ненавидел болеть, ненавиделбольных, и вообще, лучше бы он застрелился, чем так мучиться.

Зазвонили в дверь. Домработница, что ли, приперлась? Нафига, спрашивается?! Он ей приходить не велел. Домработница, конечно, не такчтобы в полном смысле слова женщина… Но все равно ни к чему даже такой женщинелицезреть плейбоя, красавца и душку Грозовского в байковой пижаме и с соплямидо пупа.

Нет, домработница звонить не станет. У нее же ключи есть,что он, в самом деле? Все это грипп, совсем мозги отшибло. Может, врач? Вродеврач говорил, что через пару дней заедет проверить, как у него, помирающегоГрозовского, дела.

Стеная и костеря все на свете, Дмитрий поволокся в прихожую,открыл дверь и без сил оперся о косяк. В дверях стояла завхоз Надежда Кудряшова– свежая, румяная, с рассыпавшимися по плечам рыжими, совершенно тициановскимиволосами. В обеих руках завхоз Кудряшова держала пакеты.

Надежда отодвинула обалдевшего Грозовского с дороги,поставила пакеты на диванчик в холле, сняла плащ.

Дмитрий открыл было рот, чтобы сообщить завхозу Кудряшовой онесвоевременности этого визита и выгнать ее к чертовой матери вон. Но Надежда ислова ему сказать не дала.

– Вы почему в «глазок» не смотрите, Дмитрий Эдуардович? –строго спросила она.

Чего? Какой, на фиг, «глазок»?! Господи, мало на его беднуюголову гриппа, так теперь еще эта… явилась.

– Куда… не смотрю?

– В «глазок», в «глазок»! – Надежда ткнула пальцем в дверь,на которой и впрямь красовался «глазок».

– Смотреть надо, мало ли кого там принесло!

– А вас-то зачем принесло? – мрачно поинтересовалсяГрозовский.