Я понимаю, понимаю, понимаю, что он хотел совершить со мной тоже самое и даже глазом бы не моргнул перед моим падающим телом. Но сам факт того, что с этого дня я являюсь убийцей чьего-то брата, мужа, отца и сына… лишь больше угнетает меня.

А что, если на него рассчитывала семья? А что, если у него остались маленькие дети? А что, если…?

А что, если монстр не тот, кто насмерть загрызает любое живое существо… а тот, кто в тяжелые времена убивает здоровых себе подобных?

День восьмидесятый (?)

Только потеряв все мы начинаем радоваться мелочам.

Раньше… еще задолго до эпидемии я не до конца осознавала смысл этой фразы, услышанной в какой-то очередной слезливой мелодраме. Ведь у каждого разное понятие под словом «все». У кого-то это семья, у кого-то любимая работа, а кто-то подразумевает под этим словом свое хобби и целую жизнь в целом.

А сейчас мы в буквальном смысле осиротели. Мы потеряли все, что только можно. И мне кажется, что со дня на день мы потеряем самих себя. Однажды мы проснемся не в своем сознании, не в своих воспоминаниях и будем совершенно другими. Но кем: людьми, животными, зомби?

Никто не знает, что нас ждет в будущем… и ожидает ли нас оно вообще по ту сторону временного отрезка…

* * *

Переворачиваю очередную страницу, а на ней — пустота.

Это последняя запись в дневнике Евы Финч, который я читала на протяжении нескольких недель. Возможно, сразу после написания этой записи она оказалась в «Нью сентори». А, возможно, она еще даже не успела дописать ее до конца, довести до логического завершения. Быть может, она написала ее задолго до пропажи и просто на просто приняла решение больше не вести дневник.

Пальцы зажимают волнистую шероховатую бумагу, а ногти царапают ее поверхность.

Ни о какой добровольной санации не может быть и речи.

Они ее похитили. Похитили по наводке Дианы.

И я уже начинаю сомневаться в альтруистической миссии «Нью сентори».

* * *

Лондон встречает нас хмурыми тучами и зябкой прохладой.

Я крепче стискиваю бейсбольную биту, когда мы выходим из автомобиля посреди заброшенной улицы. Ничего не изменилось. Улицы все также усыпаны разбросанными и разорванными листовками, путешествующими бумажными салфетками, осколками вдребезги разбитых витрин и трупами муз.

Не успевая выйти из машины, Джеймс тут же направляется к припечатанной к асфальту музе, которая вдруг просыпается от наших голосов и протягивает окостенелые руки с оторванными пальцами. Лишь подойдя ближе к ней мы замечаем, что у нее отсутствует нижняя половина туловища, а по асфальту размазаны все ее внутренние органы, вперемешку с переломанными ребрами. Джеймс хладнокровно убивает ее, стреляя в упор с близкого расстояния.

— Что? — с удивлением спрашивает он, улавливая укоризненный взгляд Рона. — А ты сегодня скольких убил? Одним больше, одним меньше.

— Нужно принимать решение с точки зрения стратегии, а не эмоций, Джеймс, — невозмутимо проговаривает парень, оглядывая местность. — Она уже больше никогда не встанет и ни до кого не доберется. А ты зачем-то последовал желанию внутреннего маньяка и убил ее. Еще и пулю зря потратил.

— О, да ладно. Все вокруг такие невинные, правильные и хорошие, что складывается впечатление, что в аду гореть буду только я, — рыжеволосый демонстративно закатывает глаза.

— Мое местечко в котле рядом с тобой уже давно забронировано, бро, — утешает Роберт.

— Я серьезно. Этот выстрел могли услышать не только вороны, — предполагает Рон, продолжая идти по улице с выставленным вперед оружием.

— Нет, это сложно, — честно признается Джеймс, поджимая губы. — Сложно гасить эмоции, когда видишь… этих тварей.

— Ну, не сложнее, чем у Израиля с Палестиной, — ухмыляется в ответ Рон, и тут же тихо добавляет. — Было когда-то.

Ближайшие пару часов я бегаю по различным магазинам или тем, что они них осталось. Закидываю в рюкзак вещи, которые могут более-менее пригодиться в быту, нахожу даже несколько средств личной гигиены, что-то из строительных магазинов и парочку заводных игрушек. Парни в это время зачищают территорию от мимо проходящих муз, и один из них всегда сопровождает меня внутри помещений.

Наконец, очередь доходит до крупного супермаркета. Его мы приберегли на десерт. И как только моя нога вступает в просторы магазина, вдалеке мы улавливаем приближающийся рев мотора и неоднократные выстрелы, произведенные в сторону чудом уцелевших витрин. Кто-то из парней улавливает белоснежные комбинезоны рейдеров, приближающихся в нашу сторону с каждой безбожной секундой. Мы все как по команде забегаем вовнутрь супермаркета, минуя кассы самообслуживания, и прячемся за их прочными стенами, падая на пол.

— Чертова корпорация зла, — сквозь зубы шипит Рон, продолжая нагибать голову от шальной пули. — Они поменяли расписание рейдов.

— Возможно… возможно я смогу как-то уладить… — мой голос заглушают несколько ближайших вдребезги разбитых витрин.

— С ума сошла?! — сквозь зубы процеживает Роберт, облокачиваясь спиной об стенки кассы. В руках он продолжает удерживать свисающее с плеча оружие.

— Помни, кто настоящий враг, Ева, — невозмутимо проговаривает Рон, направляя в мою сторону две глыбы льда с завораживающим проблеском надежды.

— Если мы высунемся, то они либо застрелят нас на месте… либо еще хуже, — тихо произносит Джеймс, — увезут в научный центр и будут ставить на нас эксперименты, — с новыми оглушительными выстрелами он сильнее нагибается вниз, вжимаясь в стену. — Это и есть война, дошло?!

Мы сидим в подобном положении уже несколько минут. Наконец, после прекращения выстрелов и громкого рева автомобиля, Рон решает осторожно заглянуть в сторону улицы. Убедившись, что машина с рейдерами отъехала на безопасное расстояние, он выходит из временного укрытия, принимаясь рассматривать оставленный ими ущерб.

— Уроды… — с презрением произносит Роберт, пиная остатки битого стекла под ногами.

Рон присаживается на корточки, принимаясь внимательно изучать остатки вражеских пуль, которые стали причиной разбитой стеклянной витрины.

— Они выигрывают, а мы даже не знаем, что это за игра, — с легкой хрипотцой проговаривает он, со всех сторон внимательно разглядывая пулю, продолжая удерживать ее подушечками пальцев. — Нам нельзя терять время. Собираем все нужные вещи и валим отсюда. Они могут вернуться в любой момент.

— Эй, Роб, глянь, — с усмешкой сообщает рыжеволосый, прицеливаясь в одну бывшую темнокожую девушку, мимо которой я только что пробежала в отдел личной гигиены. — Моей восемьсот пятой будет мулаточка.

Мулаточка с противным горластым шипением, давящим на сознание, надвигается в сторону парней. Но не успевает она сделать и пары неуклюжих шагов, как Джеймс тут же стреляет ей в упор, напрочь разнося мозги по стеллажу с кормом для домашних животных.

— Ты