Вторая из теорий, примыкающих к объяснению проблемы объединения представлений, касается темы, которая в оригинале обозначена так: «Kollektion und Sukzession». Слово «Kollektion» (буквально: коллекция) в данном случае трудно адекватно передать на русском языке. Речь идёт именно о тесном, прочном объединении (здесь: представлений). «Sukzession» – это их последовательность. Гуссерль разбирает теорию, суть которой можно выразить следующим образом: искомое тесное объединение должно основываться на времени «как неустранимом психологическом факторе”» (252–3).

Доводы этой теории: в силу дискурсивной природы нашего мышления различные и многие содержания не могут мыслиться одновременно. Гуссерль суммирует подобные аргументы следующим образом. «Наше сознание в каждый момент может заниматься только одним предметом. Любая связная и высокая духовная деятельность возможна лишь благодаря тому, что предметы, к которым она обращена, во времени даны один после другого. И таким образом любое сложное мыслительное образование, любое целое, составленное из частей, строится последовательно (sukzessiv). Мы постоянно должны иметь дело с процессами и операциями, осуществляющимися шаг за шагом, и они, протекая во времени, постоянно ускоряются и расширяются» (257–15).

Согласно излагаемой теории, всякое «коллигирование» представлений, порождающее числа, имеет своей предпосылкой операции счета, т. е. «временно́е упорядочивание объединяемых предметов», соответственно, сосчитываемых «единиц» (Einheiten). На этом пути, разъясняет Гуссерль, разделяющие данную теорию идут ещё дальше, утверждая: «Временное следование и есть не что иное, как то, что характеризует множественность [именно] в качестве множественности» (2520–21).

Когда бы и как бы мы ни помыслили «объединение» (Verbindung) в какую-либо множественность, всегда будет иметься в виду последовательность объединяемых содержаний во времени. Общий тезис данной теории звучит так: «Множественность in abstracto – не что иное, как последовательность, и именно последовательность каких угодно специально (für sich) замеченных содержаний. Понятия чисел же репрезентируют определенные формы множественности и последовательности in abstracto» (2537–38–261–3).

Оценивая здесь не высказывания отдельных авторов, а суть взгляда, подхода, позиции (Ansicht), Гуссерль весьма строг: эти взгляды «покоятся на существенных психологических и логических ошибках» (2611–12; курсив мой. – Н. М.). Я подчеркиваю, что Гуссерль и здесь объединяет по крайней мере психологические и логические аспекты).

Во-первых, речь идет о такой ошибке, которая вырастает из преувеличенной, раздутой интерпретации действительного психологического факта узости (Enge) сознания. Верно, скажем, считать, что число – особое, ограниченное содержание сознания и что для его понимания всегда надо специально концентрировать интерес именно на нем. «Но неверно, – считает Гуссерль, – что мы в один и тот же момент можем заниматься только одним содержанием. И ведь именно факт наличия мышления, устанавливающего отношения и связи, как и всякая вообще сложная деятельность духа и души, к которой и апеллирует эта теория, с очевидностью демонстрирует полную абсурдность такого понимания» (2619–24).

И если бы, скажем, наличным в сознании в любой момент могло быть только одно содержание, как в этих случаях – задает вопрос Гуссерль, – вообще, устанавливались бы отношения, улавливались связи, осуществлялись сопоставления, сравнения, которыми постоянно занимается сознание? Сторонник обсуждаемой теории, признает Гуссерль, мог бы возразить, что в таких случаях все же в каждый отдельный момент имеется в виду лишь одно содержание сознания, в другой момент – другое, в третий момент – их связь. Но Гуссерль снова подчеркивает: здесь имеет место обычное недоразумение – когда «путают имеющееся сейчас (“современное”, gegenwärtigen) представление с представлением об имеющемся сейчас (Gegenwärtigen) или уже прошедшее, бывшее представление – с представлением о прошедшем» (273–5). Но ведь не всякое сейчас имеющееся («современное») представление – это представление о том, что имеет место сейчас.

Присмотримся именно к представлениям о прошлом: мы сейчас думаем, вспоминаем о чем-то прошедшем – предположим, вспоминаем мелодию, которую слышали вчера. И тогда «представление–воспоминание» – это современное, теперешнее представление; но оно – не о современном, а о прошлом. (Заметим: в ФА впервые бегло появляется тема, которая будет обстоятельно развита в более поздней гуссерлевской концепции времени.)

Гуссерль, впрочем, не собирается отрицать факты (Tatsache), которые подтверждают, что «для возникновения представлений о множествах (Mengenvorstellungen) (возможно, за исключением некоторых из них) и всех представлений о числах временна́я последовательность является необходимым психологическим требованием» (284–6). Более того, он готов принять, что «последовательность во времени является неустранимым психологическим предварительным условием для образования большинства числовых понятий и конкретных множественностей – как и всех сложных понятий вообще» (2812–16). Ибо они «обладают временны́м становлением», и каждая часть объединяемого целого имеет «иную временну́ю определенность в нашем представлении» (2816–18).

Зафиксировав согласие с критикуемыми теориями по частным моментам, Гуссерль, однако, снова переходит в наступление, когда дело касается главных пунктов. Разве временны́е аспекты становления тех или иных единиц сознания доказывают, что в само содержание этих единиц и тем более в их отношения включены аспекты, факторы времени? Это, по Гуссерлю, не соответствует действительности. «Мы далеко не всегда обращаем внимание на временны́е отношения; и мы даже одарены способностью отличать просто множественности от таких, в случае которых содержания следуют друг за другом (или одновременны друг другу). И опять Гуссерль напоминает: воспринимать содержания, следующие друг за другом, и воспринимать их как следующие друг за другом – не одно и то же (2934–36). Замечать, выделять последнее можно лишь с помощью совершенно особых актов. Гуссерль называет их «синтезирующими психическими актами» (zusammenfassende psychische Akte) (302–3). И если мы упустим из виду эти особые психические акты, замечает Гуссерль, то не поймем, как образуются понятия, подобные понятиям множественности или числовым понятиям. Приводятся и примеры в подтверждение сказанного. Предположим, я слышу, как идут часы (тик-так…). Но я могу не обращать никакого внимания на временну́ю последовательность ударов или на их число. Нужны, действительно, особые акты интереса и внимания, чтобы «временна́я последовательность» попала в поле зрения. И даже если такие интерес и внимание появляются, было бы совершенно неоправданно, резюмирует Гуссерль свои возражения, единственно или преимущественно на них основывать «единство коллективного целого» (3024). «И так как мы ни разу не могли установить, что временное следование входит в представления любой совокупности в качестве константной и всегда (allezeit) учитываемой составной части, становится ясно, что ещё меньше оно может входить в соответствующее всеобщее понятие (множественности, числа)» (3024–26–311–3).

В этом месте Гуссерль с сочувствием цитирует подобные же суждения, оценки Гербарта и Бенеке (в первом случае из книги «Психология как наука», 1825, а во втором, кстати – уже из работы Бенеке по логике «Система логики как учение об искусстве мышления», 1842). Гербарт прямо говорит, что «число имеет с временем не больше общего, чем сотня других видов…» (цит. по: 31