Но получается, что отбросив предложения Тухачевского выйти к началу войны с армией, развернутой до штатов военного времени и с соответствующим вооружением, взамен, как альтернативу, планировали… А ничего не планировали! Из истории Великой Отечественной войны, вообще из истории Советского государства предвоенного периода куда-то исчезли планы советского руководства по подготовке страны и армии к грядущей и неминуемой войне. Пятилетки, достижения и успехи остались, но к каким планам относительно подготовки к войне они прилагались, осталось «за кадром».

При этом на предвоенном 18-м съезде Партии сам нарком Обороны говорил, что мировая война уже идет, приближается к границам СССР, избежать вступления в нее не удастся, война будет затяжной и изматывающей, но сами еще толком к перевооружению не начали приступать. Вроде бы нужно было уже очнуться от спячки, тем более сами же признавали, что поводов спать нет, даже наоборот, и начать делать то, что еще Тухачевский предлагал, но нет… Это такая военная доктрина была — встретить войну неготовыми, чтобы не нарушать традиционный в этом плане для России порядок?..

* * *

Но вернемся к нашему всему, т. е., к Триандофиллову, этому птенцу из гнезда Тухачевского. Маршал А. М. Василевский в своих мемуарах его тоже обозначил, как виднейшего военного теоретика, оказавшего решающее влияние на развитие военной науки в СССР. И уж, кто-кто, а Александр Михайлович точно имел доступ к любым материалам о подготовке СССР к войне, хоть к секретным, хоть к суперсекретным. Должности у него такие были после войны, предусматривающие подобные допуски. Но читаем у него:

«ЦК ВКП(б) и Советское правительство настойчиво требовали крепить оборонную мощь СССР и проводили твердую линию на дальнейшее всестороннее развитие и совершенствование РККА. Успехи советского народа в осуществлении первой и второй пятилеток, торжество политики индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства обеспечивали создание надежной экономической базы и для наращивания оборонной мощи Красной Армии. Мы готовились отразить возможную агрессию, бить захватчиков на их же территории, ответить быстрым контрударом, с использованием новейших достижений военной науки и боевой техники. Вот почему теория глубокой операции становилась все более актуальной…»

Вот почему Триандофиллов появился во всех мемуарах и исследованиях, как виднейший военный теоретик! Он был необходим, чтобы «теорию глубокой операции» представить, как основу военной доктрины СССР. Вспомним, что Жуков предлагал Хрущеву насчет переименования первого этапа ВОВ: проводимые в 41-м году операции не соответствовали тому, что называется активной обороной.

И потом в «Воспоминаниях и размышлениях» Георгий Константинович, глядя на показания курвиметра, доказывал, что Красная Армия к обороне совсем не готовилась:

«В то время наша военно-теоретическая наука вообще не рассматривала глубоко проблемы стратегической обороны, ошибочно считая ее не столь важной.»

И, правда, зачем нужна эта стратегическая оборона, если:

«Мы предвидели, что война с Германией может быть тяжелой и длительной, но вместе с тем считали, что страна наша уже имеет все необходимое для продолжительной войны и борьбы до полной победы…»

Вот так вот. Правда, у этой цитаты есть продолжение:

«…Тогда мы не думали, что нашим вооруженным силам придется так неудачно вступить в войну, в первых же сражениях потерпеть тяжелое поражение и вынужденно отходить вглубь страны.»

Думали, что готовы, но не думали, что так получится. Одновременно с тем, что думали о своей готовности, Жуков вдруг заявляет:

«Мобилизационные запасы вооруженных сил также были явно недостаточны, чтобы полностью обеспечить мобилизацию войск по планам и штатам военного времени.

Требования наркома обороны о массовом производстве новейших образцов самолетов, танков, артиллерийских тягачей, грузовых автомобилей, средств связи и прочей боевой техники лимитировались, прежде всего, ограниченными экономическими возможностями.»

Всё в одной и той же главе его книги, на соседних страницах. Думали и считали, что имеется все необходимое для войны, только мобилизационных запасов недостаточно и промышленность не может удовлетворить запросы наркомата Обороны по поставкам техники. А так-то готовы были, курвиметрами войска были полностью обеспечены.

У психиатров такое состояние мозгов называется дихтомией. Забавно, что Г. К. Жуков кумир, объект почти мистического поклонения у нашего современника, сотрудника института истории МО РФ А. Исаева. Исаев его даже именует «богом войны», подозреваю, что у него есть и икона с изображением этого «бога». Но забавно-то то, что свою историческую публицистику Исаев начал с «Анти-Суворова», разоблачая инсинуации перебежчика Резуна о намерении Сталина нанести превентивный удар по Германии. Только для меня остается загадкой, как можно было разоблачать резуновские выкладки, не заметив при этом, что «Ледокол» Суворова-Резуна построен на стапелях, которые заложили Хрущев и Жуков, убрав из истории ВОВ первый ее этап — активную оборону, и заменив это «глубокой наступательной операцией»?..

* * *

10-й съезд ВКП(б) — событие в истории партии знаковое. И запрет фракционной деятельности, и НЭП. Но для обороны страны, для армии знаковым был следующий, 11-й съезд. На нем по вопросу строительства вооруженных сил, по вопросу военной доктрины с Троцким схлестнулись Фрунзе, Ворошилов и Буденный.

Я вообще не представляю себе, как можно называться военным историком, ковыряясь пальцем в собственных соплях рассуждать о «катастрофе» 1941 года, при этом даже не удосужиться ознакомиться с тем, какая военная доктрина была принята на 11-м съезде партии. Разгром троцкистов по вопросу военного строительства на 11-м съезде и был, фактически, принятием основных положений доктрины, разработку которой начал Фрунзе.

31 октября 1925 года совершенно неожиданно для всех после операции на желудке умер Михаил Васильевич Фрунзе, Председатель Реввоенсовета СССР, нарком по военным и морским делам СССР. Тема и замысел этой книги не предусматривают разбирательства с версиями смерти Фрунзе, мы и не будем заострять внимание на этой детективной, в полном смысле слова, истории. Отбросим врачебную историю в сторону. Главное, если бы Михаил Васильевич так невовремя не умер, то, гарантируем, оценка его, как военного деятеля, в нашей историографии стала бы почти полной копией оценке Климента Ефремовича Ворошилова, его друга еще со времени съезда РСДРП(б) в Стокгольме.

Они и были друг с другом очень похожи, эти два выдающихся революционера, их биографии даже очень схожи. Единственное, если Ворошилова обзывали слесарем, не получившим военного образования, то на Фрунзе приклеили бы ярлык студента-недоучки, возомнившего себя полководцем и военным теоретиком. Благо, несвоевременная смерть позволила отделить Фрунзе от Ворошилова, даже поставить его в оппозицию к Сталину, поэтому вся советская историография с 1956 года в отношении Михаила Васильевича — одни панегирики. Особой похвалы Фрунзе в