них слово об СВО — словно нож в горло. В 1941 году Сталин в несколько раз увеличил тиражи книг — понимал силу слова. Наши теперешние этого русского слова боятся.

Мы опять возвращаемся к тому, с чего начинали: на свои кровные в складчину реализуем проекты. Вот один из них уже в работе — «Воины Белого Города». Задумка — показать наших воюющих белгородцев: мобилизованных, добровольцев, контрактников. Пусть заочная, но всё же встреча с родными, знакомыми, земляками. В прежнюю поездку отыскали Дмитрия Быстрикова, теперь передали ему посылочку от родных.

Будем работать. Вопреки всему. За нами — Россия. Слёзы матерей и жён. Плач деточек. Каменеющие скулы отцов и братьев. Сжимающиеся в кулак пальцы. Мы всё равно будем сражаться. Стиснув зубы. Лёжа. В смертельной агонии. Даже мёртвые. Мы русские. Неодолимые.

9

Не могли проехать мимо одиноко стоящей на обочине «мотолыги» и бойца рядом с нею. Подрёмывал в распахнутом десантном люке, положив на колени автомат и не обращая внимания на стрельбу и взрывы. Остановились: может, помощь какая нужна? Отказался, стеснительно улыбаясь. Оказалось, вывозил с передка раненых, да попал под обстрел. Машина загорелась, но ему удалось сбить пламя, а вот движок закапризничал. Теперь ждёт ремонтников. А раненых перегрузили на попутку и отправили в госпиталь. Иван Осетров из Грайворонского района. Работяга этой странной войны, трусливо названной спецоперацией.

Вдумайтесь: идёт бой, этот паренёк прорывается к переднему краю, забирает раненых, проваливаясь по самые борта в пахотный чернозем и пластами наматывая его на траки, вывозит их. Броня — одно название, пули прошивают насквозь два борта, но как транспортёр — не нарадуешься. А укры всё «долбят» и «долбят». Когда полыхнула машина, то мог бы броситься в посадку, спасаясь, а он давай вытаскивать раненых, относя их подальше: мог рвануть БК, и мало бы не показалось. Раненых потом отправил на попутке в госпиталь. Теперь вот дремал, дожидаясь подмоги. Сфотографировали его на память, сфотографировались сами — его величество случай сподобил встретить на этой фронтовой дороге земляка. Теперь надо добраться к его родителям, передать фото, рассказать о нём. Героический парень, простой, сельский, русский. Это благодаря вот таким Иванам Осетровым стоит Россия — шатается, но стоит. И выстоит!

А ещё он просил не передавать фото маме — непрезентабелен очень, форма не глажена, местами в мазуте и грязи. Да и усталый очень. Переживать будет. Господи, да какая к чёрту разница, как выглядит и в чём одет, главное — живой! Живой!!

10

Земля от Сватова до Кременной морщинится окопами, а теперь еще и противотанковыми рвами. Искорёжили земельку, испоганили «зубами дракона», исполосовали глубокими колеями, испятнали воронками. Оправится, конечно, со временем, но если бы не играли в войнушку, то этой гримасы боли и не было бы вовсе. Почему блестяще начатая измотанной в зимних учениях армией операция вдруг застопорилась, а потом приняла необъяснимо вялотекущий характер с точки зрения военной стратегии? Остановили наступление на Николаев и Одессу с выходом к Приднестровью, катастрофически поспешно вышли из Киевской, Житомирской, Черниговской, Сумской областей, обвальное бегство из Харьковской области, теперь вот оставление днепровского плацдарма вместе с Херсоном. Почему? Зачем? Кому это выгодно?

Мы сидели на снарядном ящике у блиндажа в четыре наката и курили, провожая взглядом играющие в догонялки кучевые облачка. То и дело их таранили поднимающиеся вертикально сизые дымы от разрывов мин: вспышка, столб густого белёсого дыма, короткий резкий звук.

У меня были свои ответы на все эти вопросы. Я знал гораздо больше, чем этот майор, но мне было важно понимание происходящего вот этими комбатами, ротными, взводными, контрактниками, добровольцами, мобилизованными.

Его корёжит от дурацких команд, но он вынужден их выполнять. Говорит о дурости одних отцов-командиров и восхищается умением других, сожалея, что они-то как раз не в чести. О лжи, о самодурстве, о страхе говорить правду, о хлестаковщине, царящей в штабах, пороках, пронизавших армию. Говорит, что иначе и быть не может в этом больном обществе. Отступление из-под Киева воспринял как трагическую ошибку политического руководства. Не военного — именно политического. Весенний отход от Харькова — закономерное продолжение соглашательства компрадорского капитала. Балаклея и последовавшая катастрофа, оставление днепровского плацдарма и Херсона — результат капитулянтства. Что дальше? Конечно же сражаться. Вопреки всему. У нас обратной дороги нет. Нет чести и стыда — пусть договариваются, а нас на колени не поставить.

Врывается треск рации и чей-то хриплый голос. Он отжимает тангенту, слушает, отдаёт команду, поднимается:

— Давай-ка уходи, сейчас начнётся. У них, как у фрицев, строго по распорядку. В следующий раз договорим. Может, что изменится, а?

Виноватая улыбка таится в уголках губ. Почему виноватая? Уж ты, комбат, ни в чем не виноват.

Не прощаемся — такая примета. Максимум две недели — и я у тебя, комбат. Будем жить!

11

Группа Дара снимала под Сватово «Письма с фронта». По сюжету боец брал в руки игрушку — солнечного плюшевого медвежонка Мишку, говорил и передавал его из кадра следующему. Мишка — это игрушка из одноимённой короткометражки. Игрушка из посылки на фронт отцу. Теперь решили снять «обратную связь», да не думали, что будет пронзительно до слёз от непридуманных историй. У одного бойца задрожали руки, тиская игрушку, дрогнул голос, закипели слёзы в покрасневших глаза. На наш вопрос его командир глухо проронил:

— У него всю семью укры сожгли. Закрыли в доме и сожгли. Завтра забирать село будем. Пленных не будет.

Стоявший рядом парень добавил:

— Зубами рвать будем. Нет им места на земле.

Завтра они поднимутся в атаку. Они возьмут село. Пленных не будет. Этот парень придёт к обугленным развалинам своего дома. Молча постоит, сняв шлем и не вытирая слёз, а затем положит на сгоревшие угли солнечного Мишку.

Мишка, который больше никогда не встретится с его дочуркой.

11

Почему манит Донбасс? Совсем не потому, что там чёткое ощущение «свой — чужой». Нет, получить очередь в спину или вообще исчезнуть навсегда там проще, чем у нас сходить в магазин. Но именно там очищается душа, боль чужая сдирает с неё окалину, там в цене совесть, мужество, отвага и честь, которые становятся твоей поведенческой доминантой, и ты уже не будешь другим. Просто не сможешь.

Хочется рассказывать и рассказывать о людях, с которыми свела судьба. Тунгус — один из них. Он из обоймы добровольцев четырнадцатого года. Уникальный разведчик. За Чечню иконостас на груди. Мог бы сидеть дома, забавляться с детьми, заниматься хозяйством, но раз пришла беда, раз пролилась русская кровь, то надо брать в