— Я не знаю, сколько времени это займет, но я… я не думаю, что меньше… месяца или… может быть больше…

Выдохнув, смотрю на него напряженно.

Он молчит и молчит, от чего начинаю нервничать всерьез. Театрально задумчивый, будто раздумывает над тем, как устроена вселенная! То есть, как бы между делом выгнув брови, отчего на лбу прорезались морщинки.

Я чувствую, как мое собственное лицо приобретает упрямое выражение, потому что подбородок ползет вверх.

Опустив руки, Рома вдруг встает, отталкивая от себя стул.

В узком охвате камеры, я вижу его спину и задницу, а также заложенные в карманы руки, когда подходит к окну в паре метров от стола.

— Я не могу отправить ее назад… — повторяю скороговоркой. — Понимаешь? — кричу ему вдогонку, чувствуя, как к глазам приливают слезы. — У меня никого кроме нее нет! И у нее кроме меня!

Он продолжает молчать, а я стираю слезы со щек.

— Это попытка найти границы моего эгоизма? — вдруг произносит Рома, продолжая демонстрировать мне свою спину.

— Называй как хочешь…

— Больше похоже на ультиматум.

— Я не могу ехать без нее… — трясу головой.

Может быть, я самый дерьмовый дипломат на свете, но не думаю, что совладала бы с ним в любом случае!

— Это все? — интересуется. — Или существует еще какая-то неразрешимая херня, которая не пускает тебя из Москвы?

— Это… все… — говорю тонко.

Пока он молчит, царапаю ногтями колени.

— Я не юрист, — говорит наконец-то. — Но даже я понимаю, что двадцатитрехлетняя безработная без собственного жилья и… — берет он паузу. — Незамужняя, вряд ли может рассчитывать на опеку.

Мои щеки вспыхивают так, что следом загораются уши.

— Все это… — откашливаюсь и, возведя к потолку глаза, сдаюсь. — Решаемо.

Поднеся к губам кулак, прикусываю костяшку до боли.

Теперь, когда мы выяснили, чего мне от него нужно, я рада, что он не видит моего пылающего лица. Ни один юрист не поможет, если у меня не будет работы, жилья и мужа. Мне не справиться без него… не справиться!

— Предположим, — отзывается Рома. — Все, кроме последнего пункта.

— Ты что, уже женат? — бросаю в шутку, но мой голос дрожит.

Это оказалось больно. Он не хочет… штампа в паспорте…

А я?

Вопрос бесконечно глупый! Я хочу… Хочу!

— Я не женат, Юля. Но ты могла заметить, что я нахожусь на другом континенте, а в нашей стране заключение брака по доверенности невозможною. Сейчас вопрос моего возвращения в Москву очень, блять, эфемерный. Моя команда уже здесь, как и мои юристы, потому что я пытаюсь заключить самую крупную сделку в своей жизни.

Опустив в ладони лицо, пытаюсь не скулить.

Боже…

Я настолько безнадежна, что во всем этом расслышала только одно! Он согласен жениться на мне… принимает мой ультиматум!

Невозможный!

Не его ребенок, а он сам сведет меня с ума!

Не выдержав, спрашиваю у его спины:

— Почему ты не женился на ней?

— Будь точнее, Волчонок. Не женился на ком?

Закрыв глаза и втянув в себя воздух, теряю уверенность.

— На той американке, — говорю тихо. — Которая идет… — сжимаю пальцы. — Идет в комплекте с твой сделкой…

Затаившись, сглатываю.

Чтобы найти ответ на мой вопрос ему требуется время. Время, с течении которого я кусаю губы. Может быть вопрос его выбора касается меня, а может быть вообще не касается!

Нарушив тишину между нами, Рома сухо и флегматично отвечает:

— Потому что ебанутый.

Это признание выбивает из меня долгий выдох.

Это признание самое красноречивое из всех, что я, черт возьми, от него слышала! Дикое желание толи плакать, толи смеяться вытесняет мой собственный эгоизм. Он орет и требует заткнуться, но, сжимая кулаки, все равно выдавливаю:

— Если ты жалеешь…

Моего эгоизма хватит на нас обоих, и мне за него стыдно, потому что я не хочу отпускать этого мужчину, даже если он жалеет! Даже если в его жизни есть что-то важнее любви и прочих глупостей, в которые он не верит. Даже если вкус побед в огромном финансовом мире мужчин гораздо слаще и ценнее, чем все влюбленности вместе взятые! Я не хочу отпускать… Я сука! Эгоистичная сука, и это не правильно, но у меня тоже есть инстинкты! И они орут о том, что он “нам” нужен… А мы? Мы ему нужны? Или он смог бы без нас?

Боже…

— Рома… — зову елеслышно, потому что он молчит.

Молчит, а потом его тело приходит в движение. Разворачивается, и я вижу пряжку его ремня. Вижу его бедра и живот, который скрыт под идеально сидящей белой рубашкой.

— Мне нужно в душ, — слышу его голос и щелчок пальца по клавиатуре.

А потом звонок прекращается.

В остолбенение пялюсь на экран, пытаясь решить, чего мне хочется больше — стукнуть по столу кулаком или разреветься.

Если бы я знала его хоть самую проклятую малость лучше, понимала бы, что должна теперь делать. Помимо того, чтобы подыхать без него здесь, в этом городе, который без него пустой, и мучаться вопросом — не послал ли он меня, вместе со всеми моими ультиматумами, к чертям собачьим?

От такой перспективы грудь стягивает кольцом, которое мешает дышать.

Вскочив со стула, прикладываю ладони ко лбу, вышагивая перед столом и ноутбуком, на котором неопределенностью горит окно завершенного видеозвонка.

Будто вся моя жизнь сейчас сошлась в одной точке, вкачивая в меня адреналин и выкачивая любой здравый смысл. Я начинаю паниковать, как глупая, слабая…

Я начинаю бояться.

Бояться того, что снова останусь одна. Что никогда… никогда не смогу забыть, что значить быть рядом с Романом Гецем. Боюсь того, что наша разлука затянется на множество дней, и он забудет меня! Оставив на память деньги, просто забудет… Ведь в наших отношениях я ничего не решаю!

Эта паника, как яд, растекается по венам.

Я не хочу, не хочу его забывать… Не смогу его забыть! Он нужен мне любой. С деньгами или без, отсутствие денег последнее, что могло бы испугать меня в этой жизни! Гораздо страшнее больше никогда его не увидеть…

Но если… если границы его “чувств” заканчиваются в этом месте, тогда лучше нам и правда на этом закончить… С кем угодно другим эти границы не имели бы значения, но только не с ним…

Подкатившая к горлу горечь вызывает тошноту.

Схватившись руками за живот, закрываю глаза и дышу, держась за того, кому нужна моя поддержка, а не, черт возьми, наоборот!