На его плечи лег синий плащ, а тело прикрыли одеяния, похожие на небеса. Синие, как высокая лазурь, по ним плыли белоснежные облака через которые проглядывали звезды.

Истинное королевство Меча Синего Ветра развернуло свои объятья. Истинное слово Ветра блуждало где-то совсем рядом. Воля и энергии сплелись в жутком вихри силы, готовом вот-вот обрушиться на того, кто стоял в тени.

— Покажись, — глухо приказал Хаджар.

— Генерал… — прошептала фигура.

Она вышла на свет полной луны ясной, безоблачной ночи.

Высокий воин. Ростом почти как Хаджар. Закованный в черные латы, позади него развевался алый, окровавленный плащ. Массивный шлем с крестообразной, темной прорезью закрывал лицо.

Латные перчатки правой руки сжимали рукоять широкого, тяжелого меча. А левой — щит с двумя острыми зубцами, которыми можно было легко выпотрошить зазевавшегося противника.

— Кто ты? — повторил Хаджар.

Почему-то ему казалось, что он уже встречал этого воина.

Где-то…

Когда-то…

Очень давно…

— Ты забыл, кто ты есть, генерал… — голос фигуры звучал осенним ветром шуршащим едва опавшими листьями клена. — потерял себя…

— Забыл? Потерял? — Хаджар усмехнулся. — Скорее нашел. Так что можешь возвращаться к Хельмеру, Эрахраду, Тецию, Шакуру, Парису — кому угодно из тех, кто тебя послал и скажи, что Хаджар Дархан ушел в отставку. Нет больше их Безумного Генерала. Все. Мой последний поход закончил…

— Ты обманываешь себя, генерал… — перебил его воин. — ты мужчина, генерал. Женщина рождается со знанием, что даст ей жизнь. И она может выбирать либо идти своим путем, либо дать новую жизнь и заботиться о ней. Но, все же, она знает… мужчина не знает своего пути. Он его выбирает. А сделав выбор однажды, уже не может с него свернуть.

— Значит Эрхард прислал… я уже говорил ему и повторю тебе, чтобы ты передал обратно. Я не делал своего выбора. Его сделали за меня, так что…

— Женщина живет, чтобы дать жизнь, — продолжил воин. — мужчина, чтобы за эту жизнь отдать свою. Разве может быть счастлив муж, когда не знает, ради чего ему завтра умереть? Разве может он с гордостью в глазах взирать на небеса и землю, когда смерть его столь же безлика, как жизнь.

— Что ты…

— Ты забыл кто ты есть, генерал… потерял себя… потерял свой путь и свою смерть. Ты хватаешься за жизнь… чужую жизнь. Ты уже сделал свой выбор, генерал… и ты знал, что этот выбор приведет лишь к одному исходу. Ты знал, что у тебя не будет их.

Воин указал за спину Хаджару.

Тот обернулся.

На крыльце стояли Аркемейя с маленькой девочкой. Их дочерью. Они звали его к себе.

— Уходи, незнакомец, — Хаджар опустил меч. — мне нет дела до тебя, твоих командиров и вашей войны.

— Я уйду, генерал, — прошептал воин. — но сперва скажи мне, как зовут ту маленькую игрушку в руке твоей дочери.

— Её зовут… — Хаджар уже собирался ответить, но вдруг понял, что… — её зовут… её зовут…

— Тогда скажи мне, генерал, как зовут твою дочь.

Этого он конечно же забыть не мог.

Не мог забыть, как зовется тот свет в глубине пожирающей его бездны.

— Её зовут…

Хаджар смотрел в ясные, синие глаза с зелеными искрами. Они звали его.

Они звали его куда-то.

Куда-то, где будет хорошо…

Где он, наконец, обретет свой покой…

Они звали его все дальше и дальше в бездну.

— Ты сделал свой выбор, генерал… уже давно. И ты идешь дорогой, полной лишений и страдания. Где вместо земли кости, а вместо небес — кровь. Открой же глаза, генерал и посмотри на себя.

Хаджар опустил взгляд ниже.

Его небесные одежды обернулись тяжелой, черной броней. Покрытой кровью и внутренностями поверженных врагов. В руках он сжимал Черный Клинок, жадный до чужих душ. Голодную бестию, готовую порвать любого, кто встанет на их пути.

— Я не…

— Проснись, генерал… пока еще не поздно… открой глаза…

Хаджар опять повернулся к их дому. Справному, поставленному им самим на краю всеми забытой деревушке, посреди живописного дола, рядом с ручьем и родником.

Ему призывно махали руками жена и дочь.

Он хотел пойти к ним.

Обнять.

Прижать к себе.

Выдохнуть и ощутить себя дома.

Но…

Это был лишь мираж.

Может он знал об этом с самого начала. Может понял лишь сейчас. Но куда бы он ни пошел, чтобы он не сделал, он будет знать, что это лишь мираж.

На том пути, что он выбрал, не было ни этого дома, ни дола, ни жены с дочерью. Потому что куда бы он ни отправился, он не сможет стоять смирно, пока сильный обижает слабого. Пока кто-то с огнем войны приходит туда, где царят мир и спокойствие. Пока есть те, кто будут смотреть на него так же, как Цветик.

Воин, закованный в броню, посмотрел на Черный Клинок. Синее пятно на нем стало еще чуть больше.

— Проснись, Хаджар! — вдруг выкрикнул он.

Хаджар вздрогнул.

Он встретился взглядом с маленькой девочкой, чьего имени не знал.

Они так и не выбрали, как назовут ребенка в случае, если тот родится девочкой.

И, может ему только показалось, а может так и было на самом деле, но, кажется, её губы прошептали:

— Иди, папа.

И, когда мир уже подернулся пеленой и задрожал встревоженной водной гладью, они добавили:

— Мы будем ждать.

* * *

Хаджар открыл глаза.

Он падал в пронизанную звездным светом тьму. Бездонную бездну. Ту самую, от которой так долго бегал. Которая пожирала его с того самого момента, как он понял, что никто не придет.

Никто и никогда не придет и не спасет его.

Ни от темной комнаты в детском приюте.

Ни от больничной койки.

Ни от темницы.

Рабского ошейника.

Смерти брата.

Смерти друзей.

Разбитого сердца.

Проклятой души

Никто не придет и не заберет эту бездну с собой. Не зажжет в ней огня, который согрел бы опустевшее сердце. Никто и никогда не придет и не поможет.

Потому что, в конечном счете, каждый человек сам сражается со своей пустотой. Сам выбирает, чем её заполнить. И лишь он один может зажечь тот огонь, что проведет его через все невзгоды и испытания.