Но она молча разворачивается и бежит вверх по лестнице обратно в бар.

– Грейс, подожди!

* * *

Пытаясь ее догнать, я выскакиваю из бара. Уже стемнело. Фонари светят еле-еле. Что за нелепая улица! По обеим сторонам застыли витрины, заманивающие покупателей фальшивой магией. Сколько раз мы с Грейс ходили тут вместе? Теперь же она мчит вперед. Хочет убежать от меня как можно дальше. Ногу слегка сводит. О боже боже боже.

– Грейс! Подожди, пожалуйста! Куда ты?

– А как, по-твоему, куда? К своей машине.

– Разве ты не хочешь поговорить?

– Больше не хочу.

– Грейс, погоди. Ты идешь слишком быстро. Можешь помедленнее?

– Миранда, оставь меня в покое!

Она уже у парковки. Машин тут в такой час почти не осталось. В темноте поблескивает только ее верная RAV-4. Разумеется, серебристая. И полноприводная. А еще очень чистая, несмотря на все рейды в горы и поездки по слякотным дорогам. Сколько раз я сидела в ней, на пассажирском сиденье, а в худшие дни – на заднем, упираясь макушкой в дверь, а ногу пристроив на подушку, оставшуюся от умершей собаки Грейс? Сколько раз она отвозила меня в амбулаторную хирургию, а потом сидела в приемной, листая дурацкие журналы? Сколько раз терпеливо ждала, пока я встану с каталки, пристроившись рядом и листая что-то в телефоне?

«Извини», – всякий раз говорила я, вынырнув из валиумного тумана.

«Не за что извиняться», – отрезала она.

Помню, в первый раз, когда она везла меня из клиники, нам по дороге попался «Джамба Джус». И мне вдруг так захотелось выпить чего-нибудь холодного. Холодного, сладкого, яркого… Сказать об этом я не решилась. Но Грейс вдруг затормозила прямо перед входом, обернулась и спросила: «Что ты хочешь?» А я заплакала. Не часто мне доводилось рыдать при Грейс. Она совершенно растерялась. А потом положила руку мне на бедро. «Тогда я сама для тебя что-нибудь выберу, хорошо?» И с этими словами стала вылезать из машины.

«Тыквенное наслаждение!» – выкрикнула я в слезах. А она улыбнулась. И улыбалась, пока закрывала дверь и спешила ко входу. Я наблюдала за ней через ветровое стекло. Как легко, как пружинисто она бежала! Я любила ее и в то же время ненавидела, любила и ненавидела.

И вот Грейс снова легко и пружинисто бежит к своей машине. Из кулака свисает цепочка с брелком в виде балетной туфельки. Заднее сиденье, на котором я так часто сиживала, теперь кажется далекой-далекой страной. Сейчас она сядет в машину и умчится прочь. Ни разу не оглянувшись.

Я обгоняю ее. Теперь мне это ничего не стоит. Передать не могу, как просто мне опередить Грейс. Забежать вперед и оказаться у машины раньше ее? Как нечего делать! За пару шагов от меня она останавливается. Боится? Если и так, с виду этого не скажешь. Да и с чего бы ей меня бояться? Я ведь ее подруга, не так ли?

– Миранда, дай мне сесть в машину, – говорит она.

Даже глаз на меня не поднимает. Просто не может. Она меня теперь порицает. Я для нее – ужас ужасный. Чудовище. Стою тут перед ней в платье с маками. И придерживаю рукой вздымающуюся на ветру юбку, как какая-то Мерилин Монро.

– Грейс. – Я протягиваю к ней руку.

А она отшатывается. Почти инстинктивно.

Тогда я опускаю руку – медленно, спокойно. Ладно. Ладно, веди себя разумно. Оставайся в рациональном мире. И рациональным человеком, вроде самой Грейс, например.

– Слушай, я просто хочу с тобой поговорить. Пожалуйста, Грейс, удели мне минутку.

Но она качает головой:

– Я не хочу с тобой разговаривать, Миранда.

– Но разве не для этого ты сюда пришла? Разве не для того искала меня?

– Верно, но теперь мне расхотелось. Нам больше не о чем говорить.

Даже в темноте видно, что ее лицо не выражает никаких теплых чувств ко мне. Она смотрит на меня, как на незнакомку. Которую видит впервые в жизни. В глазах каменная стена. Бриана. Неужели она слышала, как мы говорили о Бриане? И я в чем-то призналась?

– Долго ты там стояла? – спрашиваю я.

Она смотрит на увядшую розу, которую я все еще сжимаю в пальцах. Зачем она мне? Почему я не решаюсь ее выбросить?

– Достаточно.

– Грейс, я могу объяснить. Пожалуйста, дай мне объяснить.

– Ладно, Миранда, объясни. Кто эти трое?

– Честно?

Она пристально смотрит на меня.

– Если честно, то я не знаю.

Грейс пытается меня обогнуть и все же добраться до машины. Явно считает, что разговаривать со мной – лишь зря тратить время. Но я не даю ей пройти. Стою, загородив спиной водительскую дверь.

– Грейс, пожалуйста, не уходи вот так. Ты сама не понимаешь, что видела.

– Ты права, Миранда. Я не понимаю. Так объясни мне. Что я такое видела?

Думай, думай. Будь рациональным человеком, вроде Грейс. Что бы она хотела услышать?

– Слушай, это просто такой спектакль. Которым я занимаюсь на стороне. – Идеально! – Мы как раз репетировали пьесу. Другую пьесу, которую я ставлю с ними.

– Другую пьесу?

– Да! Вот почему я так странно себя вела. Сторонилась тебя. Была в прострации. Вот почему я в последнее время постоянно занята. Все дело в другой постановке. Теперь тебе все ясно, Грейс?

Она смотрит на меня подозрительно. В конце концов, в прошлом я уже врала ей про другие спектакли.

– И что это за пьеса? Как она называется?

– У нее нет названия, – спокойно отвечаю я и машу розой, как будто это наш реквизит для постановки. – Это что-то вроде современной переработки «Макбета».

Услышав, как я невозмутимо произношу это проклятое название, Грейс вздрагивает.

– Там еще и к «Фаусту» есть отсылки, – продолжаю я. – Честно говоря, я уже пожалела, что взялась за эту вещь. Она проблемная. В смысле, есть там кое-какие перегибы. В общем, вот, это актеры, с которыми я работаю. – Тут я качаю головой, давая понять, сколько всего на меня навалилось. – Я не врала, когда сказала, что не знаю их. Это правда. У них совсем другая актерская школа. Особый метод. Но мы пытаемся сработаться. И вот, репетируем допоздна. Именно это ты и видела. Вот и все.

Я все киваю и киваю. Как по мне, звучит убедительно. Какая я молодец, целый спектакль разыграла!

Грейс молчит. И вдруг я снова вспоминаю о Бриане. Слышала ли она, как мы о ней говорили? В любом случае, не может же она поверить, что я наслала на Бриану болезнь, тронув ее за руку? Грейс для такого слишком рациональна.

– Грейс, не знаю, что ты