— Какая чудная у вас штучка, мой кавалер. Что это?

— Это украшение, мэдэмэ, очень популярное у меня на Родине.

Она мечтательно вздохнула.

— Ах, если у вас на Родине все такие как вы, то хотела бы я её посетить. А где ваша Родина? Ах да, помню, вы говорили — Талессия. К сожалению, я совсем ничего о ней не знаю.

Я тоже.

— Впрочем, так даже лучше, — продолжала она. — Я буду о ней мечтать…

Она снова ткнула пальчиком в кафф.

— А что здесь изображено? Ящерка ложится спать?

— Да.

— А что это означает?

— Это герб моего Дома.

Она удивлённо вскинула брови.

— О! Вы — из Дома, у которого даже есть свой герб? Вы, наверное, аристократических кровей, мой кавалер? Я подозревала это, в вас это чувствуется. Вы особенный. В вас ощущается благородное происхождение. Может быть, ваш Дом даже родственен королевскому на вашей Родине? — она говорила полушутя, наполовину всерьёз. — Может быть, вы даже принц⁈

Я лишь улыбнулся в ответ.

Мы продолжали пировать, Хейльза потихоньку напивалась, и у неё раскраснелись щёки, уши, и дыхание отчётливо отдавало вином. Она постоянно облокачивалась на меня, вешалась на шею, решительно отвергла любой способ общаться со мной, кроме как шептать мне прямо в ухо, обдавая его жарким дыханием. Сидела она слева от меня, так что ей было предоставлено ухо с каффом.

В очередной раз обвив мою шею и повиснув на мне, она потянулась к моему уху и слегка пьяно спросила:

— Мой кавалер, ты выиграешь для меня приз на каком-нибудь состязании?

— Конечно, мэдэмэ. С большим удовольствием.

Мы встали из-за стола и направились к площадкам, где проходили состязания. Первая, что нам попалась, была посвящена соревнованию в рукопашной борьбе.

— Как насчёт этого состязания? — спросил я.

— О, если вы хороши в кулачном бою, мой кавалер — то я буду только рада посмотреть на ваше мастерство!

— Отлично.

Я подошёл к мужику, который объявлял бои и зазывал публику.

— Милейший, — сказал я. — Я тоже хочу поучаствовать.

— Воля ваша, спадэн. Какого противника вам подобрать — покрепше аль послабже?

— А кто у вас сегодня чемпион?

— О, да шампиён-то у нас — Ольрих, из сынков Орлина.

— Бастард?

— Да, но мы так не говорим. Так что вы потише, спадэн. Детей спадэна Орлина мы зовём просто «сынками» евойными, а не бастардами.

— Хорошо.

— И что же, вы хонтице вызвать на бой Ольриха⁈

— Конечно.

— А вы его видели, спадэн? Видели, экий бычара?

— Нет, милейший, не видел, но мне всё равно: я хочу произвести впечатление на даму.

Я указал на улыбающуюся Хейльзу Дунханд.

— Ого! Не Хейльза ли, баронова племянница? Ну, да, за такую даму можно, конечно, в зубы получить! Разочек. Что ж, велю кликнуть его. Только учтите: он уже дион-полтора как биться закончил и теперь сражается, хех, за столами — с кувшинами вина да пива, да со свиными рёбрышками. Он может и отказаться от боя, сославшись, что де к битве не готов.

— Если откажется, вызовете другого соперника.

— Айэ, спадэн.

Организатор боёв подозвал мальчишку-помощника и велел ему найти Ольриха и спросить, согласен ли он биться с приезжим из столицы. Мальчишка убежал, и вскоре вернулся в большой компании. К месту проведения боёв действительно шёл настоящий бычара, и с ним целая толпа зрителей.

Ольрих был огромен и превосходил меня ростом на голову или две. Кулаки у него были как кувалды, а в плечах он был широк, как ствол древнего дуба.

— Так вот, значит, тот столичный, что хочет вызвать меня на бой? — прорычал Ольрих, смерив меня взглядом. — Что ж, сейчас мы ему покажем гостеприимство Тэат-Брон-дор!

Друзья встретили его речь смехом и улюлюканьем. Рядом с компанией стояла Хейльза и с тревогой смотрела на меня. Я ей улыбнулся и кивнул, пытаясь дать понять, что волноваться не о чем.

Судя по говору, Ольрих уже был порядочно пьян, и я надеялся, что мне это поможет. Вообще вид громилы не особо устрашал — у себя на Родине я сражался и не с такими гигантами. Правда, тогда у меня были при себе кое-какие вещи, которых нет сейчас, а именно — специальный костюм… Но у меня оставались перчатки, и этого должно хватить.

Среди зрителей появились Тольскер и его помощники. Они с удивлением посмотрели на меня, и я приветливо кивнул.

Ольрих встал в боевую стойку, организатор объявил начало боя.

Ольрих с громким криком ринулся на меня, и это походило на то, будто на меня нёсся бык. Я увернулся и отбежал подальше.

Он рассмеялся, его группа поддержки тоже хохотала и улюлюкала, бросала мне оскорбления и насмешки.

Ольрих снова бросился на меня, я отклонился в сторону, взбежал по его огромной ноге, подпрыгнул и, взлетев выше него, нанёс удар в голову. Во время соприкосновения с черепом перчатка стала твёрдой, как кастет, и деформировалась таким образом, чтобы импульс от удара был направлен так, чтобы вызвать сильнейшее сотрясение мозга.

Я приземлился, и секунду спустя Ольрих рухнул на снег. Он потерял сознание и пролежит в таком состоянии ещё пару дионов.

Повисла тишина. Она продержалась некоторое время, а потом публика будто взорвалась. Кто-то проклинал меня, кто-то радостно приветствовал победителя, организатор с беспокойством осмотрел Ольриха, убедился, что тот жив, и объявил мою победу. Я во всеуслышание заявил, что посвящаю победу прекрасной Хейльзе Дунханд. Ей вручили «Йолшевый венок» — венок из омелы с ярко алеющими ягодами.

Девушка бросилась мне на шею.

— Великолепно, мой герой! Как ты это сделал? Это было потрясающе!

«Мой герой»?

Мне вспомнились странные сны. Были среди