улице, отец уже отъезжал от парковки в направлении больницы.

***

– Я не хочу заходить к Анту, – заявила Джуни, пнув ногой песок. Церковь Святого Патрика была всего в полутора километрах от нашего дома, но жара удвоила дистанцию. – Я хочу домой, посмотреть телик.

– По нему ничего интересного не показывают в воскресное утро, тебе это отлично известно. И потом, это займет всего несколько минут. У Анта есть одна моя вещица, мне нужно ее забрать.

– Какая вещица?

– Фотка.

– А-а.

Следующий квартал мы прошли в молчании. Машин на улице было мало. Почти все жители Пэнтауна находились в церкви.

– Как ты думаешь, как долго мама пробудет в больнице на этот раз? – нарушила молчание Джуни.

На ней было платье в полоску; в волосы вплетены ленточки. Несмотря на девчачий наряд, выглядела сестренка гораздо старше своего возраста – лет на шестнадцать, не меньше. Эд был прав.

– Пока ей не станет лучше.

Джуни сморщила личико:

– Ты всегда так говоришь.

– Потому что это правда.

Джуни снова примолкла. В конце улицы я разглядела дом Анта; автомобиля на подъездной дорожке не было.

– Я могу открыть тебе секрет? – тихо спросила сестра.

Я почти забыла, что она брела рядом – прокручивала в голове, что и как я скажу Анту, чтобы получить свое фото назад.

– Иногда мне хочется, чтобы мама к нам не возвращалась, – выдохнула Джуни.

Я резко повернулась к ней:

– Что???

Выпятив подбородок, Джуни посмотрела на меня с вызовом:

– Мама. Иногда, когда она ложится в больницу, мне хочется, чтобы она там осталась. И не возвращалась домой. Без нее дома гораздо лучше. Папа чаще насвистывает. Даже ты улыбаешься иногда.

Я нахмурилась.

– Я всегда улыбаюсь.

– Раньше да, ты улыбалась, – медленно моргнула Джуни; ее зеленые глаза были огромными, отороченными длинными пушистыми ресницами – почти мультяшными. – Когда я действительно была маленькой. Еще до того, как начала ходить. Я знаю это, потому что есть фотки.

– Где?

Я единственная убиралась в доме. И наши семейные фотографии висели или стояли там, где их могли видеть люди; большинство из них были сделаны до рождения Джуни. И запечатлены там были мама с отцом. Их родители. А меня – улыбающейся – не было ни на одной.

– В папином кабинете.

Я остановилась:

– Тебе же нельзя туда заходить!

– Но там столько всего интересного, – пожала плечами сестренка и указала пальцем: – Ант на улице.

Я посмотрела туда, куда она показывала. Ант и правда стоял на крыльце, как будто бы предугадал мой приход.

– Подожди здесь, – велела я Джуни. – А еще лучше ступай домой.

Бросив на меня еще один вопрошающе-любопытный взгляд, сестренка пошагала вниз по улице. А я двинулась к Анту; на меня снова накатил гнев, и с каждым шагом он усиливался, пока не разросся в защитную ширму вокруг меня.

– Что такое, Хизер?

– Твои родители дома?

Ант помотал головой.

– Чудненько. Верни мне фотографию, – безо всяких обиняков рубанула я.

Ант прислонился к перилам; его лицо оказалось в тени.

– Какую?

Взбежав на крыльцо, я толкнула парня так, что он перебрал ногами несколько ступенек.

– Ты знаешь, какую. Ту, которую сделал в хижине. Со мной в лифчике.

Восстановив равновесие, Ант надвинулся на меня, приблизил лицо почти вплотную к моему, обдал его дыханием с яичным душком:

– Это моя фотка. И я не собираюсь ее отдавать.

– Но на ней я!

– Ты сама мне разрешила взять ее на память, – ухмыльнулся Ант.

– Я передумала.

На меня нахлынула волна неудержимой ярости; я покосилась на дверной проем, готовясь забежать в дом, ворваться в его комнату и перевернуть там все вверх-дном, пока не найду фотографию. Должно быть, тело выдало мое намерение, потому что Ант стрелой метнулся ко мне, встал на пороге, преградив мне доступ в дом, и скрестил на груди руки. Широкий рот парня скривился в злобную линию под его носом, как у мистера Картофельная Голова.

– Ты сказала Нильсону, что я могу быть причастным к пропаже Бренды, – предъявил мне Ант обвиняющим тоном.

Смысла отрицать это я не увидела:

– А ты причастен?

– Нет.

– Тогда тебе не о чем беспокоиться, – повела плечом я.

Несколько секунд Ант молча смотрел на меня; его веки нервно подергивались.

– Ты помнишь, как мы вместе играли в детстве? А когда подросли, стали вместе тусить?

– Да, но потом ты от нас откололся.

(После того, как мы подслушали, как кричал на парня отец.)

Ант пренебрежительно пожал плечами, но небрежность явно стоила ему усилий:

– Дома все пошло наперекосяк. Но это не значило, что я расхотел с вами дружить.

– Ты ничего такого нам не говорил.

– А как бы я сказал? Вы все дружно меня игнорировали.

Я прокрутила в голове наше общение с Антом в последнее время, постаралась оценить его объективно, «взглядом со стороны». Вспомнила, как он вдруг ни с того ни с сего начал нас чураться, как прятался от нас, как мы с Брендой звали его погулять с нами, а Морин добродушно поддразнивала его. Все наши старания вернуть Анта в компанию оказались тщетными. Он все больше сторонился нас, пока не стал совсем чужим. Как будто никогда и не был частью нашего круга.

– Тебя никто не игнорировал, Ант.

– А у тебя и не получится больше меня игнорировать, – пробормотал парень и, прежде чем я успела выставить руки, сгреб меня и впился жадными губами в рот; его поцелуй больше походил на укус.

Я ударила его коленкой в пах, и как только Ант скрючился, отпрыгнула в сторону и слетела с крыльца вниз.

– Мне нужен этот снимок, Антон Денке! – прокричала я. – Он не твой, и не тебе его хранить.

Я побежала домой; полыхавшее лицо быстро остудили струйки слез.

Глава 42

Позвонил отец, сказал, что вынужден задержаться в больнице, потому что на тот момент места для мамы не оказалось.

– Я могу подъехать и подождать, чтобы ты мог заняться своими делами, – прошипела я, все еще злая на отца за то, что он сказал шерифу Нильсону о том, что мы с Брендой видели Морин в его подвале. А еще я не знала, смогу ли простить ему измену матери. Но мы были семьей, и мне не хотелось, чтобы он напрягался.

– Спасибо, дорогая. Но лучше я останусь здесь.

Я расслышала невнятный звук, как будто какая-то женщина что-то говорила отцу на том конце линии. Медсестра с новостями о маме? Через несколько секунд отец обратился ко мне:

– Мне надо идти. Не жди меня.

Он не упомянул Джуни. Отец не сомневался в том,