class="p1">– Если ты что-то от меня скрываешь, пожалуйста, помоги, – попросил он. – Я не могу допустить, чтобы в мое дежурство пропали две девушки.

Шериф сделал акцент на слове «две» так, как будто исчезновение одной было приемлемо, а пропажа двух – перебор. Или так, как если бы он знал о первой, поскольку сам был причастен к ее исчезновению, а вот пропажа второй явилась для него полной неожиданностью.

Мне едва удалось сделать глубокий вдох.

– Если Бренда пропала, расспросите Рикки, – бросила я Нильсону. – Рикки, Анта и Эда. Они должны знать. Эд вернулся в город. Он подарил Бренде сережки.

Отец и шериф Нильсон обменялись тяжелыми взглядами.

– Ты знаешь, где остановился Эд? – уточнил у меня папа.

Я помотала головой. И тут же вспомнила о хижине, в которой мне довелось побывать во время своей первой и единственной вечеринки.

– Он упоминал о хижине какого-то приятеля рядом с каменоломнями, вроде у Карьера Мертвеца. Если вы доедете до самого конца дороги, ведущей к каменоломням, выйдете из машины и углубитесь в лес на север, хижина будет примерно в девяноста метрах.

Место, где Ант сфотографировал меня без футболки.

Шериф Нильсон продолжил буравить меня взглядом:

– А тот парень, затейник с ярмарки, который продал Бренде травку? Ты видела его в нашем районе? У него борода, придающая ему схожести с Авраамом Линкольном. Если ты его видела, то поймешь, о ком я спрашиваю.

У меня в груди все сжалось. Откуда Нильсон знал о том, что Бренда покупала у того парня травку?

– Я видела его в Пэнтауне на прошлой неделе. Когда ярмарка еще работала. А потом не встречала… – Я выдержала паузу. – Я видела его в той части города, где проживаете вы.

Судя по выражению лица Нильсона, он готов был заорать на меня еще раз. Но вместо этого шериф повалился на стоявший рядом стул, как будто у него внезапно подкосились ноги. А потом… провел руками по лицу с такой силой, что я услышала, как заскрипела о его ладони щетина.

– Я знаю, что ты думаешь о том, что видела в моем подвале, Хизер.

Отец вскрикнул, но шериф, подняв руку, призвал его к молчанью и продолжил:

– Гари, нам надо выложить все карты на стол. Это может быть серия.

Пол вдруг начал уходить у меня из-под ног, в памяти почему-то всплыл висячий мост из фильма «Тарзан». Мне почудилось, что шериф вот-вот перережет веревки, которыми деревья удерживались в согнутом положении, «мост» взмоет ввысь на сотни метров над землей, и меня разорвет пополам. Я перепугалась до смерти еще тогда, когда отец признался, что рассказал шерифу о том, что мы с Брендой видели Морин в его подвале. Но папа побожился, что не назвал наших имен.

«Нет, конечно же. Я вас не выдал. Сослался на якобы пошедший слушок», – заверил он меня.

Отец мне соврал. Он вовсе не стремился защитить меня и Бренду. Предательство самого близкого, самого родного человека отозвалось нестерпимой болью в груди. На меня нашла оторопь. Я не смогла даже взглянуть на отца.

– Что бы ты себе ни надумала, твои глаза сыграли с тобой злую шутку, – продолжил Нильсон. – Ты меня слышишь? Да, у меня была вечеринка, но абсолютно невинная. Вот и все. А сейчас мне нужно, чтобы ты вспомнила все, любые мелочи, которые помогли бы мне выяснить, что произошло с твоими подругами.

– Вы же говорили, что уверены в самоубийстве Морин, – произнесла я, выделяя каждое слово.

– Я и сейчас думаю, что она бросилась в воду сама, – пожал плечами шериф. – Но раз пропали три девушки – а две из них были в твоем ансамбле, смею добавить, – я был бы идиотом, если бы не приехал сюда с вопросами. Если ты, Бренда и Морин сговорились совершить групповой суицид, знай: это глупо. Глупее не придумаешь. Смерть есть смерть. Это не принесет вам ни денег, ни славы. А там, – он поднял глаза вверх, – не нужно ни то, ни другое. По ту сторону вообще ничего нет.

«Вряд ли отец Адольф одобрил бы подобное утверждение», – подумала про себя я. А вслух отчеканила:

– Морин себя не убивала. Бренда не могла покончить с собой. И я не собираюсь себя умерщвлять.

Перед глазами встали таблетки, прихваченные у миссис Хансен. Я поспешила выбросить это из головы.

Несколько секунд шериф Нильсон пялился на меня с непроницаемым выражением лица.

– Если ты припомнишь что-нибудь, что могло бы мне помочь найти Бренду, – наконец проговорил он хриплым голосом, – скажи отцу. А он передаст мне. Вместе с тем я хочу поставить тебя в известность: я планирую поручить полицейским обыскать мой дом, причем сам при этом присутствовать не буду. Не хочу, чтобы кто-нибудь думал, будто мне есть что скрывать. Стоит только допустить, и твой дом по камушку разнесут. Я не позволю вам, детки, разрушить то, что я создал. Ты поняла?

Я только посмотрела на шерифа, отказав ему в удовольствии услышать свой свое согласие.

Я повела себя самоуверенно и дерзко.

Я тогда еще верила, что Бренда вернется домой.

***

Толчок, встряска, гул. Смех. Окрик.

Так много мужчин над ее головой. По меньшей мере пятеро. И они не такие, как те, которых он приводил с собой раньше. Те мужчины ступали осторожно, их голоса звучали напряженно и резко, они словно выстреливали словами. Те мужчины приходили по приглашению, но они также понимали, что им не следовало здесь быть. А этих, что находились сейчас наверху, явно не заботило приглашение. Их шаги были широкими, уверенными. Что это были за люди? Полицейские? Или, может, военные?

Бет от них отделяли лишь считанные метры воздуха, несколько балок да половых досок. И разговаривали пришельцы достаточно громко, чтобы ей удалось уловить в их речи каждое шестое слово.

«Девушка… поиски… живая…»

И что-то еще, похожее по звучанию на «додо».

Но если Бет их слышала, они должны были услышать и ее. Надо было только открыть рот.

«Помогите! Я Элизабет Маккейн, меня похитили. Я здесь, внизу!»

Вот что прокричала бы Бет, если бы могла.

Он застал ее врасплох. В который раз. Он был зверем, диким зверем, который все вынюхал, пока она спала. А может быть, в ее темнице имелся глазок, смотровое отверстие – где-то вверху, где она не смогла его обнаружить. И в этот раз она не оставила лампу зажженной, когда он удумал прокрасться внутрь. Так что, если дело было не в волшебных очках ночного видения, ему чертовски повезло застигнуть ее спящей.

Либо его привела к ней вынужденная спешка.