влагой, европейский (букв. франкский) дом, обставленный непривычной, диковинной мебелью и украшенный картинами, букет в корзине или цветущий сад – в этих зримых формах Шаукат представляет свои стихи. Появляется у него и образ поэзии как нарядно одетой красавицы:

Мои устойчивые фантазии сделали столь полновесными

                                                                                          матла‘ —

Раздается звон, когда я сближаю друг с другом две мисра‘.

Небосвод сделал твою красоту румяней, чем краса Йусуфа,

Ведь поэт «красоту концовки» выполняет красочнее,

                                                                   чем «красоту начала».

У чаши появляется имя от розоцветного вина,

Рубиновое вино делает оправой перстня драгоценную чашу.

[Кровавыми] слезами из глаз подари румянец весне мысли,

Кровью сердца, как роза, запятнай заплатанное рубище.

Из шелка слов сшита каба красавицы поэтической темы

                                                                         (шахид-и мазмун),

А хна красочных мотивов (ма‘ани-йи рангин) – украшение

                                                                                          ее пальцев.

С упоминанием ее [имени] прекрасен отказ от мира, Шаукат!

Ведь от милости тахаллуса – именитость макта‘.

В данном тексте обращает на себя внимание не только его оригинальное образно-стилистическое решение, но и элементы словотворчества, в том числе и создание авторских композитов. В частности, словосочетанию «украшение ее пальцев» в оригинале соответствует одна лексема ангушмурасса‘, сконструированная на основе «перевернутого изафета» (изафа-йи маклуб). Сходные особенности поэтического языка, характерные для разговорной речи, были отмечены А.М. Мирзоевым в творчестве другого среднеазиатского поэта того же периода – Сайидо Насафи (см. далее).

В приведенной газели, посвященной поэзии, возникает ее визуальный образ – она красавица-возлюбленная, облаченная в шелк слов, она невеста, чьи руки окрашены хной красочных смыслов. Поэты классической поры нередко сравнивали свой труд с работой мастерицы, украшающей невест, но впервые цельный зримый образ поэзии-красавицы возникает в творчестве Джами, что можно считать еще одним свидетельством его авторского вклада в формирование новой стилистической парадигмы в персоязычной поэзии.

Сайидо Насафи

Еще одной оригинальной фигурой среднеазиатского литературного круга можно считать Сайидо Насафи (ум. между 1707 и 1711). Таджикский ученый А.М. Мирзоев, посвятивший поэту монографию (1954), придерживался мнения, что Сайидо не примкнул к движению обновителей поэзии, чьи имена ассоциируются с развитием индийского стиля. А.М. Мирзоев исходил в первую очередь из того, что поэта мало привлекали стихи его непосредственных современников, поздних представителей стиля, таких, например, как Бидиль. Однако тот же исследователь выделил большой слой мухаммасов Сайидо, сложенных в ответ на газели ранних поэтов индийского стиля – ‘Урфи, Назири, Калима, Талиба Амули и др. Наибольшее количество ответных мухаммасов поэт сложил на газели Саиба. Эти факты можно считать свидетельствами того, что Сайидо не только не чуждался современных стилистических тенденций, но живо ими интересовался и активно участвовал в поэтических исканиях своего времени. Очевидно, что поэт сам выбирал образцы для следования и ориентировался только на те тексты, которые считал эталонными.

В исследовании А.М. Мирзоева также отмечены важные моменты, касающиеся характеристики эпохи XVI–XVII вв. в целом, которые совпадают с некоторыми наблюдениями авторов этой книги. В частности, ученый полагал, что первые признаки перехода к новой стилистической модели в персоязычной литературе можно наблюдать с XV в., они заметны уже в творчестве Джами и Наваи. Кроме того, в книге приведено множество фактов, свидетельствующих о том, что приток литературных сил в Индию, ставшую местом паломничества для многих выдающихся поэтов, осуществлялся не только с территории сафавидского Ирана, но и с территории Средней Азии.

Судя по его собственным свидетельствам, Сайидо не нашел признания в родном Мавераннахре, поэтому вся его жизнь прошла в странствиях по чужбине. В одной их своих газелей он с горечью писал:

От пиршества поэзии не получают прибыли бесчувственные

                                                                                          натуры,

Перо, творящее слово, словно свеча на могиле здесь.

В Исфахане и в Индии читают мои стихи,

Сам я из Туркестана, и нет мне признания только здесь.

Но слава все же пришла к поэту, хоть и на чужбине. Сайидо говорит об этом в афористической форме, а смысл его высказывания близок поговорке «Нет пророка в своем отечестве»:

Сайидо, рубин обрел славу, когда покинул рудник,

Обладающему талантом лучше покинуть свою страну.

Сайидо находит собственное, индивидуально-авторское сочетание тематики и формальных приемов нового стиля, отличное от манеры других стихотворцев его времени, но в сумме его творчество демонстрирует именно те отличительные особенности, о которых речь шла ранее: стилистическую неоднородность, введение необычной лексики в поэтический словарь, словотворчество. С другими представителями нового стиля Сайидо роднит тенденциозный отбор фигур украшения стиха, в частности, фигуры ирсал ал-мисал – «приведение примера». А.М. Мирзоев удачно перевел этот термин как «пояснительная аллегория», что наилучшим образом раскрывает сущность приема, подразумевавшего приведение подтверждения какого-либо утверждения умозрительного плана (зикр) пословицей или крылатым выражением (мисал). У Сайидо встречаются газели, целиком построенные на использовании этого приема. При этом обе части фигуры нередко тяготеют к афористическому высказыванию. Приведем в качестве примера газель Сайидо, в которой большинство бейтов построено на этом приеме:

Хлеб насущный молчанием не добудешь,

Этот замок без языка стремления не откроешь.

Разве голодный может покинуть благодетеля?

Водоворот не может выйти из берегов реки.

Разноцветная одежда старика в юношу не превратит:

Осенний лист весной не увидишь.

Больного излечит лишь подходящая пища.

Без обучения слабый силачом не станет.

Добрый нрав и благородство натуры достойны уважения.

Колоквинт (ханзал) даже с цветами и ароматом,

                                                           изящной розой не станет.

В водовороте не родится жемчуг, как в раковине,

Скупец, как ни старайся, властелином мира не станет.

Сколько бы невежда ни говорил, красноречивым не станет.

Сова и от тысячи зеркал говорящей не станет.

Цепь и замóк на стене – не преграда на пути:

Пузыри на волне – не препятствие для реки.

От злого по природе доброго взгляда не жди:

Слепой от рождения зрячим не станет.

Моя грудь никак не пресытится вздохами, Сайидо,

Маджнун огорчения пустыне не доставит.

Что касается пословиц и крылатых выражений, то в стихах Сайидо они встречаются двух типов: авторские афоризмы, созданные по образцу народных, и заимствованные из фольклора. Границу между ними провести трудно хотя бы потому, что некоторые из них до сих пор бытуют в Таджикистане. Сразу две такие пословицы Сайидо поместил в один бейт:

Какой вред ноге слона причинят когти тигра?

Какое дело