Сережа бежит от них из кабинета в кабинет, спасаясь, прячась, но тщетно. Вот они уже возле знамени полка, часовой было наставил автомат, но ему под одобрительный гул присутствующих вручают самую большую пачку и хлопают по плечу. Все сметают на своем пути большие деньги, обезоруживая и подавляя последние очаги сопротивления. Вот и часовой отдал свой автомат и знамя части…

А к горлу загнанного в угол Сережи приставлен нож под одобрительный гул собравшихся.

Он вскрикнул, вскочил с постели. И увидел: кто-то стоит под его окном. И в руке его что-то поблескивает.

– Кто это? Что?

– Да Шура я, Холина. Разбудила? А мне говорили, будто ты не спишь по ночам.

– Фу-ты… напугала. Входи, что ли.

Сейчас он был рад поговорить с кем угодно. Даже с Шурой Холиной, грузной, расплывшейся женой вечно дежурного капитана Холина.

– Зачем пришла, Шура? Да так поздно… Сколько сейчас?

Сережа включил свет и присвистнул, глядя на часы. А она по-прежнему стояла в дверях с поблескивающей бутылкой водки в руке, неумело напудренная и накрашенная, отчего выглядела еще более пожилой и отталкивающей. Настоящее пугало.

– Зачем… – хмыкает она. – Зачем другие, затем и я.

Он даже попятился, будто она пришла из только что пережитого им сна.

– Что случилось? Погоди! Стой, где стоишь…

Он затряс головой, чтобы поскорей проснуться и протрезветь. Вчера малость перебрал. В последнее время это случалось все чаще.

– Целый гарем у тебя, – сказала Шура, приближаясь и разглядывая старинных красавиц на репродукциях.

– Вот именно! – сказал он, по-прежнему отодвигаясь. – Найдешь там себя – милости просим на адюльтер…

Она смотрела на него, гипнотизируя своим взглядом и продолжая придвигаться.

– Петр Авдеевич в наряде? – заискивающе спросил Сережа.

– А он всегда в наряде, – сказала она, подступая.

Но он успел отбежать за стол.

– Говори, зачем пришла. А то мужа вызову!

Она села за стол, поставила бутылку, откупорила, налила в немытые стаканы.

– Садись, выпьем, что ли… Что, не гожусь, да? Молоденьких подавай? Не повезло моему Холину! Раз жена старуха – так и оставайся капитаном.

– Н-ну почему… – Сережа торопливо надевал брюки, не попадая ногой в штанину.

– Еще спрашиваешь… Вот чем он виноват? Чем хуже других? Дурак, сама знаю, а другие что, умные? Его одногодки уже полками командуют. Может, потому, что жены у всех молодые? Я в молодости, может, тоже… не то что сейчас. И не смотри на меня так. Лучше выпей! За прошедшую молодость мою…

Она всхлипнула.

– Взял меня с ребенком, хоть я и старше, обещал не попрекать. А сам, сволочь такая, каждый день пилит. Ходу ему из-за меня нет! Соседки говорят: сходи, мол, к Сереже Горюнову. Неспроста он твоего все время в наряды ставит. Может, ждет чего? Я и пришла. Как последняя дура.

– Значит, не он тебя послал? – Одевшись, Сережа уже чувствовал себя в своей тарелке.

– А хоть бы и он! – Она тяжело, угрожающе даже, посмотрела на него.

– Стоп! Все понял. – Он выставил обе руки, как бы защищаясь от нее. – Договорились. Будет майором. Но с условием: больше ко мне не приходи. И на дежурства буду ставить как других. Все. Договорились?

– Да наоборот! – вздохнула она. – Ставь его, ирода, почаще. Хоть отдыхаю от его нудежа, пока он там. Так не выпьешь со мной?

– Но мы же договорились… – прижал он руки к груди. Потом испугался: – Ладно, ладно, только не смотри на меня так.

Выпил, со стуком поставил стакан на стол.

– Хоть закуси, – сказала она.

– Нет-нет. В самый раз… – Он чуть покривился, потом почувствовал, как по телу стало разливаться приятное тепло, а голова освобождаться от смутной тяжести.

– Все. И бутылку забери.

Она послушно поднялась, заткнула горлышко недопитой бутылки хлебным мякишем.

– Стало быть, ничего не нужно? – спросила, глядя исподлобья. – Хоть полы помыть, постирать, раз уж пришла…

– Поговорим, когда твой Петр Авдеевич созреет до подполковника. – Он шел за ней к двери, держась, впрочем, на безопасном расстоянии. Поспешно захлопнул за ней дверь. Потом, опомнившись, также поспешно снова открыл. – Шура! – позвал он, оглядываясь. Вроде никто не видел, как она выходила от него ночью…

Она тут же обернулась, и он при свете звезд даже разглядел на ее тяжелом лице что-то вроде недоверчивой надежды.

– Какое хоть сегодня число?

Лицо ее словно погасло.

– Четырнадцатое.

– Месяц, месяц…

– Э-эх. Допился… Да уж год, считай, как свою Аллочку с мужем в Москву отпустил. Жалеешь теперь? На нас смотреть не желаешь? Хватит убиваться-то. Девок вон как собак нерезаных. Присмотришь, поди, какую-нибудь лейтенанточку! Ну все, что ли?

Сережа мотнул головой, закрыл за собой дверь, включил свет. С ненавистью посмотрел на себя в зеркало. Потом посмотрел в окно на унылый пейзаж, который осветила вышедшая из-за тучи луна.

Допился… Столько времени прошло, а он все никак в себя не придет.

Встряхнул головой, начал лихорадочно что-то обдумывать, ходя из угла в угол. До самого утра ходил. Потом побрился, отутюжил мундир. Сейчас поедет «уазик» в штаб дивизии. Надо бы успеть…

Между тем через несколько дней в столице состоялся торжественный выпуск курсантов высших курсов переподготовки при Минобороны. На построение приехали жены, невесты, родственники. Стояли с букетами цветов и любовались на выпускников – опрятно одетых, в белых перчатках.

Сюда же прибыли Тягунов-старший с супругой и Алла. У Аллы в руках – огромный букет цветов. Они пристально вглядывались в шеренги курсантов. Где-то там, на правом фланге, должен стоять Павел Тягунов, лучший из лучших.

Нестройную толпу родственников окутал сплошной говор. Обсуждали, кого куда распределили. В Генштаб, в министерство, в худшем случае – в штаб Московского округа. Все с некоторой завистью слушали Тягуновых и поглядывали на статную, безупречно красивую Аллу.

Вот кому повезло! Их Павлу, как лучшему выпускнику, светит нечто такое, о чем и догадаться трудно. А они, то есть Алла и ее свекровь Анна Тимофеевна, спорят невесть о чем: где лучше, в Генштабе или в министерстве. В министерстве медленнее растут, больше дежурств, ночных вызовов, но, говорят, кто в Генштабе, реже бывает дома. Зато путевки там самые лучшие.

Генерал Тягунов, сияя от гордости, на эти женские пересуды смотрел свысока.

– Да будет вам! Куда пошлют, там и будет служить. Ему не привыкать. В «горячую точку» не пошлют – это точно. Элиту надо беречь. Мне это сам министр сказал.