– Олег Владимирович, – перебил подполковника Гуров. – Я хотел вас попросить избегать блатного жаргона. Думаю, что вы его используете не только во время разговора со мной. Уж с подчиненными вы совсем не скромничаете и выдаете, как говорится, на всю катушку. А стоит ли уподобляться блатным, опускаться до их уровня? Знать жаргон надо, понимать надо, но использовать его в речи с коллегами… Простите, но это как-то даже унизительно – не они у нас перехватывают терминологию, а мы у них. Я поэтому и современные детективы не смотрю по телевизору. Там опера почему-то только так и разговаривают, особый шик какой-то в этом пытаются показать зрителям. Неприятно, да и некрасиво как-то при погонах сотрудников органов внутренних дел. А на вас ведь молодые сотрудники смотрят. При подчиненных не хотел вам этого говорить, но наедине вынужден. Надеюсь, вы воспримите мое пожелание правильно.

Молчан улыбнулся и покивал головой. Покрутив в пальцах карандаш, бросил его на стол и откинулся в кресле, сцепив руки за головой.

– Правы, правы, Лев Иванович! – снова улыбнулся подполковник. – Просто не замечаешь порой, как пристает к тебе эта шелуха. Это как привыкаешь к пыльной одежде, потому что постоянно работаешь в пыльных условиях. Или к запаху нечистот привыкаешь, потому что работаешь с нечистотами. А ведь самого порой раздражает, когда молодые сотрудники кичатся знанием блатного жаргона, используют его во время служебных разговоров. Бывает, морщусь, бывает, срываюсь на них, чего, мол, русским языком сказать не можешь? А вы вот как интеллигентно меня на место поставили, пристыдили очень аргументированно. У вас многому поучиться можно. Не только оперативной работе, но и… манерам. А ведь и правда, если не сопротивляться, то многое пристанет. И мы ничем от них отличаться не будем.

– Я рад, что вы меня поняли, – кивнул Лев, – но давайте вернемся к делу.

– Ну, а если к делу, то есть у меня одна информация. Не очень проверенная, не знаю пока, как ее проверить, в запасе мыслишку держу. Вроде она к нашим делам отношения не имеет, а может, и имеет. Одним словом, в блатной среде зафиксировали человека из Тулы. Что-то ищет, кого-то ищет. Когда авторитеты захотели с ним пообщаться, расспросить, с каким таким визитом прибыл, он вдруг пропал. Вот как бы и все.

– Чужой, говорите? – машинально, по привычке, почесал бровь Лев. – Если человек вышел из колонии, он мало кому интересен, если его не ждет, конечно, в городе какая-то группировка, из которой он временно выпал. Обычно бывшие осужденные мало кого интересуют, кроме, правда, сотрудников уголовного розыскам и участковых. А раз его зафиксировали блатные, значит, он не просто так приехал. Приехал, а со «смотрящими» на связь не вышел, не представился как положено. Ладно, продолжайте держать руку на пульсе. Может, этот гастролер и ничего не значит. А может, он от своего авторитета приехал с предложением. Тогда у вас начнет формироваться преступная группа, да еще межобластная. Не проморгайте…

Старший лейтенант Попков заулыбался, когда вошел в прохладные коридоры университетского корпуса, но тут же поймал себя на том, что миссия у него, мягко говоря, печальная, и улыбка не очень уместна. Да и вообще, как говорил полковник Гуров, серьезнее надо быть. Думать больше, а не улыбаться. Хотя нет, не так говорил Гуров. Думать больше, а не делать бесполезных телодвижений.

– Виктор Сергеевич? – Оперативник протянул руку немолодому лысеющему человеку в очках и с бородкой клинышком «а-ля Троцкий». – Моя фамилия Попков.

– Да, да, да, – торопливо пожал его руку преподаватель. – Вы звонили! Вы из полиции, из уголовного розыска? Что с Олей случилось?

– Случилось несчастье, Виктор Сергеевич, – ответил Попков, идя за мужчиной в пустую преподавательскую.

Несколько столов, книжные шкафы, компьютеры, папки. Они сели за крайний стол, и преподаватель стал нервно сжимать и разжимать пальцы. Вадим вздохнул, помянув про себя недобрым словом печальную миссию, и повторил:

– Несчастье, Виктор Сергеевич. Ольга Марченко погибла. Видимо, ее убили. Обстоятельства смерти сейчас выясняются. И поэтому я пришел к вам, поговорить, расспросить.

– Какое несчастье, – по-стариковски всплеснул руками преподаватель, – какое несчастье! У кого же рука поднялась? Такая девочка была талантливая, такое будущее ей прочили. И умница, и красавица, и словом владела, как никто. Ах ты, боже мой! Вот ведь время какое… Хотя что это я такое несу? Время обычное. Во все времена такое было. И, видимо, еще долго будет, не в укор вам будет сказано. Тут ведь дело не в том, как и сколько работает полиция, тут дело в человеческом, что не постичь, и одними административными мерами не победить. Надо все на ином уровне, а это уже под силу только Господу Богу. Только он может извлечь из нутра человеческого склонность к убийству. Какое несчастье, какое несчастье!

– Виктор Сергеевич, – решился прервать монолог старого журналиста Попков. – Пожалуйста, подумайте и ответьте, вы когда-нибудь слышали, чтобы Ольга Марченко кого-то боялась, чтобы ей угрожала какая-то опасность? Может, она сама говорила, может, подруги, однокурсники?

– Что вы, нет, конечно! – горячо начал отвечать преподаватель, но тут же сник и с сомнением потер подбородок. – Что я вам такое говорю! Нет, не слышал о таком. Да и как я могу услышать, это их дела, их жизнь вне стен университета.

– А конфликты были в стенах университета? Может, вы слышали, как Ольга ругалась с кем-то? Или кто-то говорил об этом?

– Нет, нет, – покачал головой преподаватель. – Вам, если уж спрашивать, надо обращаться к сокурсникам, к девушкам из ее группы. Сегодня кто-то может прийти на консультацию, на встречу с руководителем дипломной работы.

Попков рассчитывал за пару часов опросить несколько человек и составить для себя определенную картину жизни и поведения Марченко. Или же узнать что-то интересное, что даст толчок расследованию, выведет на новые версии. Но он потратил почти пять часов на разговоры с куратором группы, с заведующим кафедрой, а потом с пятью студентками. Они приходили, садились, слушали Вадима и тут же начинали вполне искренне плакать. И снова оперативнику приходилось уговаривать взять себя в руки, собраться, сосредоточиться. Снова и снова он задавал одни и те же вопросы, отчаявшись услышать что-то новое или необычное.

Буквально измочаленный, Попков вышел из университета и сел на лавку. Стрелка часов уже уперлась в цифру «шесть». «И что я сделал за сегодня, – спросил себя Вадим, положив руки на спинку лавки и вытянув ноги. – Как учил полковник Гуров, нужно посмотреть внутрь себя, собрать в кучу, систематизировать полученные знания и разложить по полочкам. Хм, собрать в кучу – это уже моя отсебятина, он такого не советовал. А полочка-то одна! И табличка на этой полочке гласит – Марченко хорошая, умненькая девочка, которую абсолютно не за что убивать, потому что она никакого отношения не имела к таким делам, за которые убивают. Парадокс!»

Попков сидел, смотрел на проходивших мимо девушек, парней и продолжал размышлять: «Какая-то важная мысль сейчас очень уместна. Ну-ка, напрягись! Точно! Гуров говорил, что причина никогда не бывает одна. А я уперся как баран в один лишь криминал и расспрашивал все время сокурсников и преподавателей, имея в виду именно криминал, не впуталась ли Марченко во что-то такое. А почему, собственно, обязательно криминал? А если ее убили из чувства… ну, если там все замешано на любви?»