каббалистическую концепцию «третьего зарождения», относящуюся к динамике света среди каббалистических ликов-парцуфим, если в среде оккультистов иббур был известен лишь как вид реинкарнации (точнее, как «подселение», «внедрение» души умершего в душу живого человека)850 или же как название таинственной книги в романе Г. Майринка «Голем»? Разумеется, можно предположить, откуда ищущий этого знания европеец мог бы получить информацию на сей счет851, однако настаивать на этом означало бы как-то по-иному представить фигуру Поплавского: он все же не был кабинетным ученым или полубезумным отшельником-оккультистом, подобным магу-цветочнику из его романа.

Таких неясностей много в текстах Поплавского, а это означает, что настоящее изучение эзотерического и каббалистического подтекстов в его сочинениях все еще остается делом будущего. Отметим также, что не стоит спешить с выводом о том, что он совершенно не знал языка каббалистических сочинений. В рукописях встречаются свидетельства обратного (см. ил. 31–34). Уже в дневнике 1922 года есть записи на иврите, свидетельствующие о том, что Поплавский изучал ивритский алфавит (в том числе письменные буквы, а также их числовые значения) и значение отдельных слов. Результаты подобных занятий также можно обнаружить в его тетрадях. Так, в одном месте он записывает собственное имя и фамилию еврейскими буквами, а также рассчитывает их числовое значение, устанавливая равенство между инициалами «Б. П.» и ивритским словом лаван, «белый» (значение букв = 82). В другом он пишет также на иврите имя и фамилию своей знакомой Евгении Лабунской (Е. В. Петерсон, Индра Дэви; 1899–2002), ставшей впоследствии учителем йоги с мировой известностью. Он подсчитывает здесь числовое значение имени «Евгения» (= 75), показывая его соответствие слову коѓен («жрец»). Наконец, на третьем рисунке Поплавский пишет ивритскими буквами Четырехбуквенное Имя и Имя из пяти букв, подписывая их: «четыре пути» и «пять путей». Тем самым он обнаруживает знакомство с концепцией Пентаграмматона, восходящей к Иоганну Рейхлину. В своей книге «О чудотворном Имени» («De Verbo Mirifico»; Basel, 1494) знаменитый немецкий гебраист развивает тезис о «восполнении» Божественного имени посредством превращения Тетраграмматона в Пентаграмматон852. Он делит мировую историю на три периода: «естественный», когда Бог открывает себя ветхозаветным патриархам в трехбуквенном имени Шаддай (шин–далет–йод); период Торы, когда Он открывает себя Моисею через Четырехбуквенное имя (Тетраграмматон, йод–ѓей–вав–ѓей); и период благодати и искупления, когда Он являет себя в Имени из пяти букв: это Тетраграмматон с добавлением в его середину буквы шин, обозначающей Логос (йод–ѓей–шин–вав–ѓей). Имя это произносится как Йеѓошуа, или Иисус. Согласно Рейхлину, имя Иисус – это и есть подлинное Чудотворное Имя, ибо в нем первоначально запретное имя Бога стало произносимым853. Эта идея становится общим местом в сочинениях гебраистов и христианских каббалистов последующих веков; как мы видим по этому рисунку, был с ней знаком и Поплавский.

Схемы и комментарии, подобные продемонстрированным в этой книге, составляют важную, но до сих пор совершенно неизученную часть наследия Бориса Поплавского. Даже беглый обзор этой темы показывает, что он может по праву считаться одним из самых серьезных исследователей эзотерического знания в русском Зарубежье и, вероятно, наиболее оригинальным среди них.

Было бы не совсем верно полагать, что мысль Поплавского была занята исключительно этими странными оккультистскими идеями, картами Таро и сексуальными фантазиями. Значительная часть записок, сделанных им в библиотеке или при обдумывании прочитанного, относится к вопросам философии и богословия. В той части его тетрадей, которая нам сегодня доступна, первое место среди авторов, с сочинениями которых работал Поплавский, занимают Аристотель, Гегель854, Фихте, Кант, Гуссерль855, а если говорить о теоретических работах начала 1920‐х годов, то здесь, безусловно, пальму первенства следует отдать Ницше856. Далее следуют другие древнегреческие и европейские философы. Среди тем, которые он обсуждает, можно назвать: Абсолют сам по себе и он же как Первоначало, ноуменальное и феноменальное, пассивное и активное, индивидуальное и коллективное, качество и количество, причинность и виды причин, природа личности, воли, страдания и т. д. Названия некоторых текстов говорят сами за себя: «О принципах», «О первых принципах», «О началах», «О аксиомах» и даже: «Опыт краткого изложения моего учения о трансцендентальном количестве, применительно к вопросу о индивидуальности и личности в начальной и терминальной субстанции, Природе и Боге». Эти, казалось бы, вполне философские проблемы исследуются им, однако, не только на собственно философском, но и на мистическом и оккультном материале. Для него в этом не было проблемы, поскольку он размышляет над этими темами, постоянно соотнося их со своим опытом (в том числе мистическим) и пытаясь создать некую собственную систему взглядов. Конечно, нам сегодня это все может показаться странным: в статьях о Гегеле он рассуждает о Парабрамане и сфирот, рассматривает его диалектику как взаимодействие сил Яхин и Боаз, в статье о Фихте говорит о волевых принципах, заложенных в арканах Таро… Именно эта странность побудила меня воздержаться от публикации философских/эзотерических текстов Поплавского в качестве приложения к этой книге. Их издание потребовало бы не только значительного количества примечаний, но и, главное, их контекстуализации. С последней возникает особая проблема. Дело здесь даже не в том, что мы чего-то не знаем. Контекст рассуждения Поплавского связан с особой понятийно-смысловой системой, в которой та или иная проблема критически осмысляется на материале философии, религии, мистики, оккультизма, древних мифологий. Примечания здесь не помогут, для понимания этих текстов необходима специфическая точка зрения, которая, возможно, «находится» в месте, сегодня от нас закрытом или нами не замечаемом. То, что раньше было обычным, типичным (причем не только для тех персонажей, о которых мы говорили в этой книге), в наши дни кажется чем-то почти невозможным. Среди многого другого, утраченного в прошлом столетии, был и этот взгляд – свободного искателя в духовном мире, у которого рационализм и логическое мышление мирно сочетались с мистическим опытом, вниманием к оккультному символизму и ощущением ткани времен, сквозь которую просвечивают древние мифы и пророчества. То, что пишет Поплавский (как и Белый, а иногда и Волошин), может показаться нагромождением никак не связанных (или слабо связанных) между собой обрывков философских или эзотерических концепций, перемежающихся с поэтическими фантазиями. Между тем, если пристальнее вглядеться в эти тексты, в них начинает проступать вполне рациональная, логически выстроенная система взглядов.

Посмотрим, в качестве примера, на один из фрагментов неопубликованной рукописи, вполне передающий стиль рассуждений нашего автора и особенности его аргументации:

Различим два рода оформленности, сосуществующую качествами и взаимопоглощаемую857 качествами, так, [как существует] положительное и отрицательное электричество, общая сумма которого ноль. Как ни странно, совершенство этих двух состояний есть небытие. Как это ни