Кардиган вошел в палату вместе с Гурвичем. Барлах лежал накойке, к руке была присоединена капельница. Фиксировалось давление, пульс.Рядом стояла пожилая медсестра. Строго взглянув на Гурвича, она предупредила,что раненого нельзя сильно беспокоить, и вышла из палаты. Бутцман смотрел напосетителей. Ему повезло, он остался жив и мог разговаривать.

— Мистер Бутцман, — подошел к нему Кардиган, — вы знаете,что мы ищем сотрудников вашей группы. Как вы полагаете, мог в вас стрелятьГайслер.

— Нет, — выдохнул Бутцман, — нет.

— Кто это мог быть?

— Не знаю.

— Бруно Менарт?

— Нет.

— Габриэлла Вайсфлог?

— Нет.

— Тогда кто? — разозлился Кардиган. — Кто мог в васстрелять?

— Не знаю.

— Вы знали Барлаха? Дитриха Барлаха, бывшего офицераполиции.

— Нет. Меня об этом уже спрашивали.

— Кто спрашивал?

— Дронго.

— Какой Дронго? — не понял Кардиган, поворачиваясь кГурвичу. — Кто это?

— Тот самый эксперт из Москвы, о котором мы вам рассказывали,— пояснил Гурвич.

«Значит, они тоже знают о Барлахе, — мелькнула опаснаямысль. — А если вообще никаких документов нет, и это — грандиознаяигра-мистификация, предпринятая русскими против отделений ЦРУ в Европе? Мы ведьне знаем, какие цели они преследуют. А если с ними начали игру русские, которыепоследовательно убрали Нигбура, стреляли в Бутцмана, устроили взрыв в домеБарлаха? Но почему тогда Бутцмана не убили? И куда делся Карстен Гайслер?»

— Вы не знаете, куда мог скрыться Гайслер? — поинтересовалсяКардиган. — Куда он может отправиться из Израиля.

— Не знаю, — ответил Бутцман. Он действительно мог многогоне знать о своем бывшем коллеге. Ведь прошло столько лет.

Кардиган растерянно оглянулся на стоявшего рядом Гурвича.Разговора не получалось. Бутцман либо действительно ничего не знал, либо нехотел говорить.

— Что вам сказали русские? — спросил Кардиган, но Гурвичнеожиданно дотронулся до его руки.

— Не нужно об этом спрашивать, — попросил Гурвич. — Я могуответить вместо него.

— Хорошо. — Кардиган не понял, почему вмешался этотсотрудник МОССАДа, но подумал, что будет совсем неплохо, если ему кто-нибудьобъяснит, что именно здесь происходит.

— У меня к вам последний вопрос. — Кардиган наклонился кБутцману, чтобы тот слышал каждое его слово. — Что вы знаете о копияхдокументов, которые могли сохраниться в вашей группе?

Гурвич слышал, что именно спросил американец. И подумал, чтоони были правы, предполагая, что речь идет о важных документах, за которымиодновременно охотились сотрудники ЦРУ и СВР. Нужно будет запросить резидентуруМОССАДа в Германии о возможности получения столь важных документов. Если,конечно, удастся в последний момент переиграть американскую и российскуюразведки.

— Ничего, — ответил Бутцман, открыв глаза и посмотрев насвоего гостя. — Никаких копий не было, — убежденно сказал он. — Мы не делалиникаких копий. Мы их отдали русским и больше ничего не было. Ничего… — он сновазакрыл глаза.

В палату вошла медсестра, которая строго взглянула напосетителей. Кардиган пожал плечами и отошел от постели больного. Вместе сГурвичем они вышли в коридор.

— Откуда вы знаете, о чем именно говорили Бутцман сэкспертом?

— Я знаю этого эксперта больше тридцати лет, — пояснил,улыбаясь Гурвич, — это не обычный эксперт, он бывший аналитик ООН и частныйэксперт, которого привлекают для решения наиболее сложных задач. Он задавалпримерно те же вопросы. Только его интересовали не документы, которые они, в отличиеот вас, очевидно, получили, а предатель, который мог передать эти документывам.

— Бутцман знал имя предателя?

— Нет, не знал. Они вообще не успели закончить свойразговор. Как только они начали говорить серьезно, в Бутцмана выстрелили. Онупал на пол и чудом остался жив. Пуля застряла в легком. Но операция прошлаблагополучно, и теперь врачи надеются на благоприятный исход.

— И вы убеждены, что стрелял Гайслер?

— Практически да. Он получил визу за несколько дней дослучившегося. Приехал сюда со своей группой, а потом исчез. Я думаю, что онсбежал из страны. Мы проверяли по нашим данным. Он имел неплохие связи сарабскими группировками.

— Значит, вы думаете, что он не вернулся в Германию?

— Конечно, не вернулся, мы в этом уверены.

Они вышли из больницы, сели в автомобиль Гурвича. Павелвзглянул на мрачное лицо своего гостя и усмехнулся. Кажется, американцысерьезно озабочены поисками этих материалов. Впрочем, если их не сумел найтиДронго, то их тем более не найдет и этот надменный американец. Но помочь емунужно. Ведь они действительно союзники с американцами.

— Я вам все расскажу, — вздохнул Гурвич, — только не нужноменя обманывать. В свою очередь, вам придется рассказать мне все. Мы ведьпонимаем, что речь идет не только о забытой группе.

Берлин.

7 ноября 1999 года

Гуго мог позвонить, а мог решить, что не нужно звонитьнеизвестным, появившимся так неожиданно перед ним. Однако деньги он взял, а уподобных типов была своя гордость. Он должен был позвонить, и Дронго весь деньтерпеливо ждал звонка в своем номере. Дважды стучала Лариса, предлагая пойтипообедать. И дважды он отказывался. У него болела голова после грандиознойпопойки с Менартом, и хотя прошло уже два дня, ему пришлось опять принятьтаблетку аспирина, чтобы несколько прийти в себя.

Сегодня было седьмое ноября. В прежние дни в советскихпосольствах этот день считался не просто праздником, а главным праздником, ивсе сотрудники зарубежных представительств дружно отмечали этот день. Последевяносто первого года подобные праздники не отмечались не только в российскихпосольствах, водрузивших на своих зданиях триколоры, но и в посольствах другихгосударств, бывших республик СССР, словно седьмое ноября не имело никакогоотношения и их истории.

Дронго подумал о том, что раньше в этот день проводилисьграндиозные демонстрации и парады, когда людей собирали в колонны секретарипартийных комитетов, направлявших энтузиазм людей в нужное им русло. Надуманныйэнтузиазм масс был нужен руководству страны для подтверждения своего реномевнутри страны и на Западе. Но сами люди часто искренне тянулись к праздникам,превращая ноябрьские и первомайские демонстрации в веселые шествия,доставлявшие удовольствие детям и хоть отчасти компенсировавшие отсутствиемногих карнавальных и уличных мероприятий, которые были запрещены.