А еще она хотела сказать ему, что не будет говорить с ним на эти темы, но рассудила, что сказанного вполне достаточно.

Энди перевел взгляд с нее на Дина, а затем на Монику, чей взгляд был более чем красноречив. Ему так хотелось сказать «ну, чего ты хочешь? Я же говорил тебе!» – но вместо этого Энди ограничился привычным «рад это слышать!» и вернулся к своему стейку.

– Эвви, я не могу смириться с тем, какой большой у тебя дом, – сказала Моника, подхватывая разговор и переводя его на другую тему. – Кажется, я уже говорила, что у тебя самая красивая веранда во всем городе? Кстати, остальная часть дома так же великолепна.

– Спасибо, – ответила Эвви. – Но лично я не могу взять на себя даже половину кредита. Мой покойный муж купил дом, даже не рассказав мне ничего. – Эвви почувствовала, как ее качнуло, и поняла, что ей потребуется минута, чтобы встать. – Но сейчас все нормально, – быстро добавила она.

Энди пошел высыпать раковины мидий в большую кастрюлю на столе и вдруг нахмурился, глядя на свою тарелку.

– Что случилось с цветочными блюдами? Я давно их не видел.

– Я их убрала, – быстро сказала Эвви, наливая еще вина. – Они в подвале.

Она была уверена, что Дин неодобрительно смотрит на нее сейчас, но проигнорировала это чувство.

– Ты устала от них? – спросил Энди.

– Да. Просто я хотела перемен. Мне нравится, что эти простые.

– А давай сравним старые и новые, а? – предложил Энди.

– И что это значит?

Дин вскочил с места:

– Ладно, хватит, Типси Макги[207] и Базз Лайтбир. Я говорю, что мы сейчас пойдем и посидим снаружи, поскольку там не так жарко. Я принесу брауни[208] и собираюсь, скажу я вам, запихнуть около десяти штук себе в рот.

Эвви схватила начатую бутылку вина и, вставая, была вынуждена протянуть руку и уцепиться за край стола.

– Ты в порядке? – встревожился Дин. Она кивнула и подмигнула ему.

Выйдя в темноту, они зажгли свечу и уселись вокруг металлического столика во внутреннем дворике. Моника сняла туфли и положила ноги на колени Энди, а Эвви смотрела на мерцание свечи, отражавшееся в стакане, который она то приближала, то отдаляла.

– Это круто, – произнесла она, чувствуя, как ее язык начинает заплетаться.

– Я не уверен, что ты хочешь быть слишком близко к открытому огню, – с тревогой произнес Дин, отодвигая от нее свечу. – И не дыши на огонь. Мы же не собираемся делать огнемет?

– Помнишь парня, – спросил Энди, – из средней школы, который зажигал водочные лужицы зажигалкой? Кто-то мне рассказывал, что он делал это и дома, пока однажды не сжег к чертовой матери их сарай для инструментов.

Он сделал еще один глоток.

– Это было безумие, – согласился Дин.

– У меня есть водка, – сообщила Эвви. – Я могла бы поджечь лужицу водки.

– Спасибо, но нет! – почти заорал на нее Энди. – Ты же не из тех девушек, которые зажигают всякое дерьмо? Хотя, может быть, теперь уже да. Наверное, слишком много я пропустил в этой истории. Посуда и все остальное.

– Ну да, конечно. Забавно, как мало информации ты получаешь, когда перестаешь со мной общаться.

– Я не переставал с тобой разговаривать. Мы всего лишь перестали завтракать вместе каждую неделю, потому что я был занят, да и ты тоже.

– Занят? – От удивления Эвелет чуть не опрокинула свой бокал с вином. – Ты не был занят, ты просто не хотел со мной встречаться.

Энди наморщил лоб:

– Я почти уверен, что ты первой отказалась от встреч, даже если в то время я не знал об этом.

Эвви раздельно произносила каждое слово, словно на каждое из них ожидала возражения:

– О боже, в чем же твоя проблема? Прости, что не рассказала тебе о посуде. Почему тебя так занимает любая мелочь в моей жизни? Ты словно одержимый…

Стакан с пивом Энди неэлегантно звякнул о стол, когда он наклонился вперед с ним в руке.

– О чем ты говоришь? Что я одержимый?

– Ты придираешься ко мне во всем, что я делаю. Ты злишься, что я не рассказала тебе все о своем браке, беспокоишься о том, какие тарелки я использую, наезжаешь на меня из-за школы, как будто ты мой отец, указываешь мне не помогать Дину. Я этого не понимаю. Я не понимаю, в чем твоя проблема.

– В этом разговоре нет никакого смысла, – возразил Энди. – Чем так говорить, лучше уж сидеть и пить вино.

– Разве не ты хотел, чтобы я с кем-нибудь познакомилась, Энди? Почему тогда ты злишься, если я что-то делаю, не говоря тебе? Или ты злишься, что я выбрала не тебя?

Тут Дин, который все наблюдал и надеялся, что этот разговор будет лишь безобидно потрескивать, как свеча на день рождения, сделал то, что делал обычно, когда начинались пьяные споры его товарищей по команде. Он наклонился и одернул ее:

– Эй.

– Нет, – ответила она. – Я серьезно. Он все время злится на меня, а как только ты переехал ко мне, он решил, что готов снова начать встречаться со мной. В чем твоя проблема, Эндрю? Ты не хочешь что-нибудь сказать мне о том, почему ты ведешь себя как ревнивый парень? Не хочешь все объяснить?

Она кивком головы показала на Монику, чьи ноги все еще лежали у него на коленях.

Казалось, что сидевший неподвижно Энди моментально протрезвел, хотя аромат хмеля исходил тогда от каждого из них. Все, что он смог вымолвить, когда наконец обрел дар речи, уместилось в предельно краткое «Что?».

Тем временем в дело уже вступил Дин. Он уже вещал прямо на ухо Эвви:

– Слушай меня. Слушай, говорю. Ты уже много выпила. Ты ведь доверяешь мне, да? Ты мне доверяешь. Я говорю тебе, что ты перебрала и тебя несет. Причин может быть много. Ты расстроена, ты уже очень пьяна и утром будешь недовольна тем, что наговорила сейчас. Так что послушай меня и позволь помочь тебе. Я проведу тебя внутрь, чтобы ты легла спать. Пойдем спать.

Эвви не ответила ему. Она смотрела на Энди, который, казалось, получал от шепота Моники тот же самый совет, который Дин пытался дать Эвви.

– Мы скоро улетаем, – твердила Моника. – Нам предстоит долгая ночь без сна, и у меня на завтра большой список дел.

Трудно сказать, для чего была нужна эта вежливость, но после нее Моника решительно потянула Энди за локоть: