Эвви вдыхала и выдыхала в тишине квартиры, не обращая внимания на голодное урчание в животе. Когда в комнате кто-то живет, она и выглядит по-другому. Вот его книга у кровати, его ботинки у двери, его необычная коллекция пищевых добавок, которые он иногда превращал в нечто без названия. Сама Эвелет назвала это для себя «Халк смузи»[216]. Она вспомнила, как Дин говорил: «Они делают меня сильным и выносливым». Эти ядовито-зеленые смеси выстроились в ряд на кухонном столе вслед за блендером. «У меня на столе в большой кухне больше места, чем у него здесь», – подумала она. Пока он жил здесь, ему ничто не мешало перенести все операции с «Халк смузи» на большой стол. К тому же у Эвелет была комната с выходом в гостиную, где на ее телевизор он вполне мог бы поставить свой Xbox[217]. Может быть, и ее спальня наверху – это на самом деле комната для гостей. Может быть, они могли бы перестроить часть помещений в большую гардеробную. Может быть, пинбол-машина хорошо встанет в гостиной, если они перенесут ее туда. Но все это – если он решит не уходить.

Конечно, подумала она, если он вернется к питчингу, подачам, то будет много разъезжать по свету. И все время будет отсутствовать. Большую часть года в разных местах большой страны! Захочет ли он оставить здесь свою «домашнюю базу»? И сможет ли, даже если захочет? Ведь все другие люди путешествуют со своей командой. Неужели и жены тоже? Что, если окажется, что он лучше справляется на поле, когда на трибуне сидит она, Эвелет, как тогда на «Весенних танцах»? Может быть, это зависит от того, в какой команде он играет? Если бы он играл в более молодой команде, размышляла Эвелет, его игра вполне могла бы быть другой. Точно она не знала. Но верила, что специалисты разберутся с этим. Только бы он решил не уходить от нее.

Во время отъезда Дина Эвви почти ничего не слышала о нем, он и предупреждал ее об этом заранее. Она написала ему «Удачи!» и послала красное сердце в первый же день, когда он уехал в клинику спортивной медицины, а он прислал ответ «Спасибо, Миннесота. Сохрани мои вещи, пока меня нет». Она так рассмеялась, что раскраснелась, но отнеслась к его просьбе очень серьезно. Чтобы ничего не исчезло, она все это время спала в его постели во внутренней квартире.

После этого единственного сообщения она вообще ничего не слышала о нем до утра понедельника, когда получила долгожданное «Буду у тебя к шести вечера. Есть о чем поговорить. До скорой встречи».

Казалось, этот жаркий и ленивый день тянулся целую вечность. Не особо торопясь, Эвви успела побывать в продуктовом магазине, пекарне и маленьком магазинчике, где купила себе ожерелье из бусинок с бело-красным[218] эмалевым бейсбольным брелоком, висящим на нем. Она время от времени посматривала на свой телефон, чтобы узнать, который час и не написал ли он. Его не было всего три дня, но она уже страдала от невозможности протянуть руку, когда захочется, и положить ее на спину Дина или обнять его за талию. Она привыкла, что может поцеловать его, заманить в квартиру и в шуточной игре полуголым повалить на кровать.

Когда настало шесть часов, она обошла кухню, снова села, встала, села в гостиной, встала, вернулась на кухню, налила стакан воды, прошла в ванную, расчесала волосы и вернулась за кухонный стол. И примерно в двадцать минут седьмого она услышала, как подъехал грузовик и остановился у двери. Она не знала, выбежать ли ей за дверь, открыть ли ее или просто встать и подойти к двери. Поэтому она осталась сидеть на месте, пока боковая дверь не открылась и он сам не встал перед ней с сумкой на плече и ключами в руке.

– Привет, – произнес он и положил ключи на стол.

– Привет, – ответила она и, встав из-за стола, подошла и обняла его. – Я рада тебя видеть.

Привстав на цыпочки, она потянулась вверх и поцеловала его.

– Я тоже рад тебя видеть, – охотно подтвердил Дин и поцеловал ее в лоб. – Что я пропустил?

– Ничего особенного, – заверила Эвви. – Я по большей части обитала здесь, в квартире. Было жарко. В один из дней я обедала с Келл.

«Почему мы говорим об этом? – задумалась она. – И почему он не торопится рассказывать?»

– Как все прошло? – сразу спросила она, не желая терять времени.

Они отступили друг от друга, Дин снял пиджак и повесил его на крючок у двери, затем повернулся к ней и скрестил руки на груди. Покачав головой, он сказал:

– Я бросал его в трибуны, Эв.

Она почувствовала необъяснимый толчок в груди.

– Что ты имеешь в виду? – Она подняла руку. – Садись и рассказывай мне. Я принесу тебе выпить.

Она подошла к холодильнику и принесла ему бутылку пива.

– Я в прямом смысле бросал мяч в трибуны. Разброс по ширине составил два фута, по высоте – один фут. Представляешь себе такой прямоугольник? Так я умудрился раскидать мячи по всей его площади! Это было в пятницу, потом мы прервались и попробовали еще раз в субботу. И я попал в одного из детей, которые выбежали к позиции бэттера. Мяч попал прямо ему в локоть. Они привели еще одного специалиста, нового, и вчера мы довольно долго разговаривали. К вечеру пришли к соглашению, что в моем случае есть хорошие шансы наверстать упущенное. Но на этом все и закончилось. – Пожав плечами, Дин отпил из бутылки и добавил: – Мне очень жаль.

– За что ты извиняешься? – спросила она.

Он вздохнул так, словно пытался задуть свечу:

– Даже не знаю. Я не знаю, почему решил, что на этот раз все будет по-другому. Это была самая отстойная тренировка, на которую мы когда-либо ходили. Я выполнил пару подач. Все было как-то напряженно, через силу, и не так я хотел подавать и не там, а он такой: «Вы в форме, подачи неплохие, расслабьтесь». Но я знал, что это не так, и мог бы об этом прямо сказать.

– Как ты думаешь, что случилось?

Дин устало посмотрел на столешницу:

– То же самое, что случилось за два года до того, как я приехал сюда. То есть я понятия не имею, что произошло.

Эвви поразило, что в его голосе не было спортивной злости. Он сказал это так, как будто рассказывал ей, что случилось с ним по дороге. Нечто вроде: «Ну, фланец нужно было немного затянуть, и в автосервисе использовали не ту шайбу».

– Специалист задал мне много вопросов, заставил сделать кучу упражнений. Я все выполнил. Они сделали пару МРТ[219] и, кроме того известного факта, что мои плечо и локоть выглядят так, словно они испорчены изнутри, ничего плохого не нашли.