вошла сюда. На ее блокноте лежала записка с моим именем, с именем Энн Чемберс, годами, когда та училась в университете, и словами «убита, общежитие Робертс-Холл, кампус». Это заставило меня задуматься, почему Мэри Дейли вышла из кабинета. Я поспешила обратно к моей стороне стола и постаралась принять как можно более невинный вид.

– Идите, пожалуйста, за мной, мисс Стрит. Я покажу вам общежитие мисс Чемберс. С тех пор как она жила здесь, мы сделали довольно обширный ремонт, но я не думаю, что это так важно для вашего расследования.

– Общая планировка не изменилась?

– Я могу достать вам карту кампуса того времени, но да, она не сильно изменилась.

– Итак, тот, с кем вы вышли из офиса, чтобы поговорить, велел вам…

– Сотрудничать с вами. Верно, – ровным тоном перебила она меня.

– Я бы хотела карту кампуса. У Энн Чемберс была соседка по комнате?

– Соседки по комнате, – бодро поправила меня Мэри Дейли и назвала мне их имена. – Мисс Стрит, здесь никто не хочет мешать расследованию убийства. Мы лишь хотим убедиться, что расследование не отразится на нас негативно. Широкая публика совершенно забыла про Энн Чемберс, основное внимание уделяется Атланте. И мы бы хотели, чтобы так оставалось и дальше.

Мы забрались в гольфмобиль, и Дейли повезла нас через зеленый тенистый кампус, где жила и жестокой смертью умерла двадцатилетняя Энн Чемберс. Я думала о ее родных, о людях, которые ее любили. «Они не забыли, мисс Дейли. Такое не забывается». Однако я не стала озвучивать свои мысли.

Мэри Дейли отвела меня в старую комнату Энн Чемберс и оставила там одну. Стены были мятно-зелеными. Интересно, сколько раз их перекрашивали за последние пятнадцать лет и сколько студентов успели пожить здесь с того времени? Две односпальные кровати и книжный шкаф, то и другое встроенное. А также небольшой письменный стол, крошечный холодильник и раковина, втиснутые в пространство размером двенадцать на пятнадцать футов. Никакой ванной. Комната была завалена книгами, одеждой и картонными коробками из-под еды навынос.

На фотографиях, которые я видела, все выглядело точно так же, как в то время, когда здесь жила Чемберс, изучавшая изящные искусства. Изящные искусства. Кому интересны изящные искусства? «Только мечтателям», – подумала я, и печаль тараном врезалась мне в грудь.

Это была комната на первом этаже с двумя окнами на внешней стене, залитая светом. Я вспомнила, как изучала убийства Теда Банди, когда меня впервые перевели в отдел поведенческого анализа в Национальный центр анализа насильственных преступлений. Когда Банди был здесь, во Флориде, преследуя и убивая молодых женщин, перепуганные студенты складывали под окнами листья и скомканную бумагу, в надежде заранее услышать приближение преступника. Некоторые посадили кактусы и наглухо заколотили окна. Ничего из этого не помогло. Банди был не из тех, кто лезет в окна. Его оружием были привлекательная внешность и обаяние, умение вызвать сочувствие. Его жертвы сами приходили к нему. Когда Энн Чемберс была убита здесь, молодые женщины вновь начали бояться ходить по кампусу в одиночестве или покидать свои комнаты ночью?

Стены были тонкие. Музыка и звуки просачивались наружу даже сквозь закрытые двери.

Убийство произошло в полдень. Похоже, на тот момент общежитие было наполовину пустым. Даже тогда убийца проделал немало домашней работы: знал, когда появиться, знал, когда соседок Энн по комнате здесь нет, знал расписание занятий. Жертва получила сильный удар по голове. Но не он был причиной смерти. Его целью было сломить ее сопротивление. Как минимум несколько минут Энн Чемберс была не в состоянии защищаться и кричать, что дало преступнику достаточно времени, чтобы связать ее и сунуть в рот кляп.

Как убийце удалось уйти незамеченным? Я посмотрела влево и вправо по коридору. В середине дня невозможно пройти к любому из выходов, чтобы кто-то из живущих здесь не заметил человека в заляпанной кровью одежде. Зрелище было не для слабонервных. Повсюду разбрызгана кровь. Может, через окно? Нет. Ближайшая парковка слишком далеко. Ближайшее здание – тоже. Кто-нибудь в кампусе увидел бы, как он идет туда. Возможно, убийца несет сумку или портфель с инструментами и сменой одежды. Сумка также решает проблему, что делать с окровавленной одеждой… Нет. Слишком много поклажи. И тут меня осенило. Одежда была снята. Ну, конечно!

Обнажиться перед жертвой – это часть ритуала.

Мне расхотелось находиться здесь.

Мне захотелось сделать то, что я делала раньше, после того как вообразила невообразимое. Мне захотелось выпить.

Вместо этого я провела весь день, копаясь в жизни мертвой женщины. Составила списки однокурсников Энн Чемберс, соседок по комнате, преподавателей и начала процесс их поиска и обзвона. Все было так давно, что трудно было найти хоть кого-нибудь, кто помнил бы об Энн что-то, кроме убийства. Казалось, никто вообще ничего не знал ни о ее бойфрендах, ни о ее мечтах. В разное время у нее было три разные соседки по комнате. Все запомнили ее застенчивой, отстраненной, может, даже немного скрытной. Мэри Дейли одолжила мне стопку ежегодников разных факультетов за ту пару лет, когда Энн жила здесь. Я отнесла их в машину, чтобы ознакомиться на досуге. Затем позвонила матери Энн и договорилась приехать к ней следующим утром.

Поездка на остров Джекилл займет всего пару часов, даже на маленьком дерьмовом «Плимуте Неон». Я надеялась, что у меня будет время прогуляться по утрамбованному песку Джекилла. Мне там нравилось – нравились гладкие выбеленные солнцем коряги, усеивающие пляжи, большие скрюченные дубы, словно старики, склонившиеся над дюнами от постоянных морских ветров. На закате спутанные черные ветви этих деревьев, их силуэты выглядят одновременно так жутко и так красиво, что волосы на затылке встают дыбом. Джекилл не из тех чистых и пушистых островов с белым песком. Атлантика тут неспокойна и вся в белых барашках, а дневные грозы впечатают вас в песок. Местные жители теперь изо всех сил старались сохранить то, что им осталось: давали отпор строителям, защищая дикую природу и остров, который превратился в прибежище художников, писателей и ловцов креветок и рыбы. Пройдите по любой тропе внутри острова, и вы увидите оленей, крабов и черепах, больших и маленьких птиц и аллигаторов, притворяющихся спящими в неглубоких болотах. Чувство родства с этим местом поразило меня там, будто я выскочила босиком из этой земли, песка и водорослей и упрямо направилась к морю. В глубине души я девушка родом с прибрежных низменностей, приехала на пикапе и в обрезанных джинсах; мои легкие наполняет чуть приторный, соленый запах болот. Я не жаждала встречи с родителями Энн Чемберс,