Во время уроков эхо ещё пыталось удержать свои позиции, разнося по длинным коридорам малейший шум, стук шагов, скрип открывающихся дверей, шарканье мягких валенок уборщиц, звяканье дужек вёдер и плеск воды. Эти звуки оживали и бегали, подслушивая у дверей разноголосицу учителей и детские дисканты. Что же творилось здесь на переменах, можно было только представить.

Тася с лестницы на второй этаж услышала шум, который доносился издали. Она вошла в светлый коридор с огромными полукруглыми потолками, стянутыми железными балками. Вдруг дверь в самом конце коридора с грохотом распахнулась, из класса клубком выкатились два сцепившихся мальчика. Из класса высунулись любопытные, их раскрасневшиеся лица сияли от восторга. Волна шума, гама и девчачьего визга плеснулась к коленям Таси. Вдруг мальчик, который оказался сверху и увлеченно лупил лежавшего каким-то пустым вещмешком, повернул голову, увидел идущую Тасю. Он вырвался из захвата и с криком «Училка!» рванулся в класс. Зрители с грохотом брызнули по партам и расселись, вытягивая шеи, стараясь увидеть, что будет делать новый взрослый человек.

Тася подошла к поднимавшемуся мальчику. Он тихонько всхлипывал от пережитого, вытирая сердитые слёзы и опухшую пуговку носа.

— Тебя как зовут?

— Коля.

— А фамилия твоя, Коля?

— Сидо… Си… Сидоренко, — сквозь всхлипы проговорил мальчик. — Вы… Вы…

И он обреченно и зло махнул рукой, как партизан в плену у немцев.

— Пойдём в класс, Коля, — Тася поняла его взгляд. — Нет. Не скажу никому. Да. Что смотришь? Не скажу. Не веришь? На платок, вытри слёзы, мужчина. Всё? Ну, собрался? Готов? Пошли в класс.

Она вошла в притихший класс. Тридцать один взгляд, тридцать одна история, тридцать одна судьба.

— Здравствуйте, ребята! Я — ваш новый классный руководитель. Зовут меня Таисия Терентьевна Добровская…

…Тася села на корточки рядом с партой. Класс замер.

— Ваня. Ва-а-аня.

Ваня поднял глаза и приветливо улыбнулся.

— Вот. Смотри, Тася. Смотри, он сейчас пить будет.

— Ваня, у нас урок.

— А я — капитан. У тебя ведь тоже муж капитаном был. Ведь был же, да? Да? — Ваня посмотрел на Тасю. — Мне Ангелина сказала.

— Нет, мой муж не был капитаном. Он был лейтенантом. На эскадренном миноносце. Так, Ваня. Сейчас я дам классу задание и вернусь. Дождись меня, капитан.

Тася поднялась, встретила взгляды класса.

«Срочное погружение!» — раздалась тихая команда из-под парты.

Раздался громкий вздох, но Тася успела не дать им захохотать.

— Ребята! Сегодня наша задача — научиться рассчитывать курс подводной лодки! — выпалила она скороговоркой.

Тася импровизировала на ходу, видя изумлённые глаза детей. Шумный выдох.

— Таисия Терентьевна!

— Да, Серёжа?

— Какой курс? Какой лодки?!

— Теряем время, — её глаза загорелись, она придумала. — Серёжа Клименко и Петя Шулькевич. Выходите к доске. Ваня Тищенко сегодня капитан подводной лодки. Вы — офицеры штаба нашего военно-морского флота. На горизонте немецкий крейсер. Вам надо посчитать, куда Ваня должен привести свою подводную лодку для атаки.

Она повернулась, продолжая объяснять про «пункт А и пункт Б». Из-за Ваниного портфеля на неё смотрели внимательные серые глаза рыжего кота. Ваня лежал на животе, головой в проход между партами, и перерисовывал в тетрадку схему, которую рисовали на доске два мальчика, тихонько толкаясь локтями…

Два часа ночи. Два раза медным гулом вздохнули старые настенные часы. Тишина поморщилась и опять заполнила все уголки дома. Тася села за стол и посмотрела в окно. В щель между занавесками блеснул тусклый свет фонаря у молокозавода. Ночь бросила пригоршню мокрых льдинок на стекло и подоконник. Зашумел ветер. Обледенелые ветки яблони постукивали друг о друга костяным звуком. Из печи раздался тихий свист — пар вырывался из новых чурок, которые уже начал облизывать огонь.

Её бесконечный рабочий день затянулся. Справа на столе, освещенном маленькой настольной лампой, угрожающе покосились две внушительные стопки тетрадок. Слева лежали ещё тетрадки, журнал и блокнот, в котором она должна была записать планы уроков на завтра. Она не включала верхний свет, она так и не привыкла жечь свет понапрасну. Приглушённый свет от жёлто-зелёного колпака настольной лампы прятался в углах комнаты и чуть был виден в открытую на кухню дверь. Тасины руки попадали в круг света. Она очень аккуратно исправляла ошибки, подчеркивала помарки, ставила отметки. Она время от времени клевала носом, вскидывала голову, тёрла щеки и лоб. Тяжелее всего было проверять тетрадки отличников — глаза уже не видели возможные ошибки. И тогда ей приходилось перечитывать хорошие работы два-три раза, до головокружения.

— Спать, спать, как спать хочется, господи, как хочется спать, не спать, не спать, — Тася уже сама с собой говорила, чтобы не уснуть.

Вдруг она почувствовала, что щёки стали мокрыми. И слёзы потекли из глаз. Она успела откинуться назад на спинку стула. Хорошо, что слёзы не капнули на тетрадку. Не хватало ещё тетрадку закапать! Чья же это тетрадка? Это «капитана» сегодняшнего тетрадка.

Тася невольно заулыбалась, вспоминая первый сегодняшний урок. В голове завертелись и круглые глаза Нюси, и рыжий кошачий хвост, и платок под партой, и упрямый белый чубчик Ванечки-капитана. Перед глазами мелькнула доска, по которой беззвучно бежал мел. Затылки мальчишек у доски, их перепачканные мелом носы, блестящие глаза, пункт А, штаб, пункт Б, крейсера, подлодки, белая пена волн. Меловая линия текла по коричневой поверхности, и белая пыль медленно сыпалась вниз, каждая пылинка замирала в воздухе, потом медленно набирала скорость и с лёгким шорохом скользила, будто снег, который так тихо-тихо кружится и ложится на блестящие обледенелые ветви деревьев и мгновенно впитывается в мокрую землю, на которой отпечатались следы. Её босые ноги легко ступают по белой-белой поверхности снега, чуть прикрывшего такую зелёную траву, она не чувствует холода, ногам так легко и свободно, ей с таким наслаждением, так тепло дышится, она оглядывается и видит цепочку своих следов на белом-белом, совсем не холодном снегу, а справа белый снег смешивается и кружится в одном вихре вместе с белыми, кремовыми и розоватыми лепестками цветущих вишен, абрикос и яблонь. И уже не понятно — где снег, где цвет, где ветер, где облако, которое подхватывает её